Разрушение Трои - [7]

Мало-помалу под ранами клонится… вдруг, изнемогши,

Стонет и падает, всю завалив разрушением гору…

Я удаляюсь, храним божеством; иду через пламень,

Мимо врагов: раздвигаются копья, огонь уступает.

К древней обители, к прагу священной родительской сени

Скоро достиг я, и первой заботой в защитное место,

На гору старца отца перенесть. Приближаюсь к Анхизу —

Трою свою пережить и себя осудить на изгнанье

Старец отрекся. «Вы, сохранившие бодрую младость,

Вы, не лишенные мужеской силы годами, спешите

Бегством спасаться, – сказал он. —

Если б державные боги конец мой отсрочить хотели —

Мне бы они сохранили мой дом. Но слишком довольно

Зреть и однажды погибель своих и сожжение града.

С миром идите, почтивши мое полумертвое тело

Словом прощальным; смерть я сам обрету, иль, жалея,

Враг умертвит старика. Не страшна погребенья утрата;

Слишком долго, противный богам, на земле я промедлил,

Чуждый земле, с тех пор как бессмертных и смертных владыка

Веяньем молний своих и громом ко мне прикоснулся».

Так говорил мой родитель, в жестоком намеренье твердый.

Мы же в слезах – и я, и Креуза, и юный Асканий,

Сын мой, и с нами домашние – молим, чтоб вместе с собою

Он, отец, семьи не губил и в беду не ввергался…

Тщетны моленья; покинуть свой дом непреклонный отрекся.

Снова тогда ополчаюсь, отчаянный, жаждущий смерти.

Что иное мне оставалось? Какая надежда?

«Как, родитель, чтоб я убежал, об отце позабывши,

Требовал ты! из родительских уст толь обидное слово!

Если назначили боги, чтоб не было Трои великой,

Если тобой решено истребить с истребляемым градом

Нас и себя – для погибели нашей двери отверсты:

Скоро Приамовой кровью дымящийся Пирр, умертвивши

Сына пред взором отца и отца пред святыней Пенатов,

Явится здесь! Для того ли сквозь бой и пожар, о, богиня,

Я проведен, чтоб, врага допустив во святилище дома,

Видеть, как сын мой Асканий, и дряхлый отец, и Креуза,

Кровью друг друга облив, предо мною истерзаны будут?

Дайте оружия, воины; время пришло роковое;

Грекам меня возвратите; отведаем силы последней;

В бой, друзья! мы не все неотмщенные ныне погибнем».

Меч опоясав и щит свой надвинув на шуйцу, из дома

Выйти спешу; но Креуза, упав со слезами на праге,

Ноги мои обняла и, сына – младенца подъемля

К лону отца, возопила: «Если себя на погибель

Ты осудил – да погибнем с тобою и мы неразлучно!

Если ж осталось тебе упованье на меч и на силу —

Прежде свой дом защити; здесь младенец Иул; здесь отец твой;

Здесь Креуза… ее называл ты доныне своею».

Так вопияла супруга, стенаньем весь дом оглашая.

Тут несказанное в наших очах совершилося чудо:

Сына Иула с печалью родительской мы обнимали —

Вдруг над его головою сверкнуло эфирное пламя,

В кудри власов, не палящее, веяньем тихим влетело,

Пыхнуло ярко и вкруг головы обвилося блистаньем.

В трепете страха мы отряхаем горящие кудри;

Силимся влагой студеной огонь затушить чудотворный.

Чуда свидетель, Анхиз оживленные радостью очи

К небу возвел и, дрожащие длани подъемля, воскликнул:

«О, вседержитель Зевес! когда ты молитвам доступен,

Призри на нас, о едином молящих: если достойны,

Будь нам защитой, отец, и знаменью дай подтвержденье».

Только промолвил Анхиз – помутилося небо, и страшно

Грянуло влеве; и, быстро упадшая с темныя тверди,

Мрак лучезарный рассекши браздой, звезда побежала…

Видели мы, как она, разразившись над нашею кровлей,

Светлая, вдаль покатилась и, путь наш означив блистаньем,

Пала за Идою в рощу… долго, протянут вдоль неба,

След пламенел, и запахом серным дымилась окрестность.

Тут побежденный старец родитель подъемлется с ложа,

Молит богов и творит поклоненье звезде путеводной.

«Все решено! – возгласил он – Боги отчизны, ведите;

С верой иду; сохраните и дом мой и внука; то ваше

Знаменье было, и в вашем могуществе есть еще Троя;

Вам покоряюсь; мой сын, предводи; за тобою отец твой».

Так он сказал… и уже приближался к обители нашей

С треском пожар и шумящего пламени зной опалял нас.

«Время, родитель; на плечи сыновние сядь (возгласил я),

Дай мне мои подклонить рамена под священное бремя.

Что бы ни встретило нас на пути – одно нам спасенье,

Гибель одна; перестанем же медлить; младенец Асканий

Рядом со мною пойдет; в отдаленье за нами Креуза.

Вы же, служители дома, заметьте, что вам повелю я:

Есть при исходе из града холм, и на холме Церерин,

Древле покинутый храм; перед ним кипарис престарелый,

С давних времен сохраненный почтением набожных предков.

Там во единое место из разных сторон соберитесь.

Лики Пенатов и утварь тебе поверяю, родитель;

Я же, пришедший из битвы, рукою кровавой не смею

К ним прикоснуться, доколь не очищу себя орошеньем свежия влаги…»

С сими словами, широкие плечи склоня и на выю

Сверх одеянья накинув косматую львиную кожу,

Старца подъемлю; идем; Асканий, мою обхвативши

Крепко десницу, бежит, торопяся, шагами неровными сбоку;

Следом Креуза; идем, пробираяся мглою по стогнам;

Я же, дотоле бесстрашным оком смотревший на тучи

Стрел и отважно встречавший дружины враждебные греков,

Тут при малейшем звуке бледнел, при шорохе каждом

Медлил, робея за спутника, в страхе за милую ношу.

И уже достигал я ворот и мнил, что опасный

Путь совершился… вдруг невдаля голоса раздалися,