Разруха - [18]

Шрифт
Интервал

Я знал эту историю наизусть, к тому же, в отличие от «талибов», читал и его книги.

— Ну, не сидеть же нам здесь, как перед остановившимися часами, — прервал я его, — время-то бежит, а мы его теряем… Иванна! — крикнул я в сторону бара, — дай нам моего джина, самого простого, болгарского. Вот этот парень, рядом со мной, платит. Принеси сразу бутылку, чтоб зря тебя не гонять…

* * *

Станойчев благодарно улыбается мне, как ребенок улыбается шоколаду, во рту у него зияет дыра на месте двух выпавших зубов, денег на коронки у него нет. Я вдруг понимаю, как он постарел, понимаю, что от его невероятной жизнерадостности осталось лишь ерничанье, все еще добродушное, но с выпавшими передними зубами, и что сейчас, даже если его хозяйка окажется дочкой ефрейтора, эту битву он проиграет.

У Станойчева нет денег на коронки, но есть несколько прекрасных романов, которые сейчас пылятся где-то на книжных полках в библиотеке над нами.

— Мартин, Мартин… — наклоняется он ко мне, — до чего мы дожили…

Я предоставляю ему возможность честно заработать вторую бутылку, разоблачить свою молодость — медленно, эпично расчесать до крови свои воспоминания.

Душный сумрак нашего подземного аквариума густел, становился все болтливее, от сигаретного дыма у меня першило в горле, перехватывало дыхание и зверел аппетит. Я ничего не ел с самого утра, чувство голода вызвало у меня смущение. Сегодня мне вернули все тексты из одной дышащей на ладан сатирической газетки. По дороге в редакцию я молился, чтобы их одобрили, выплатили мне жалкий гонорар левов в двадцать, и я смог бы оплатить электричество за прошлый месяц. Главный редактор Павлинов принял меня под воющим вентилятором, ворошившим у него на столе разбросанные листы бумаги, угостил сигаретой и кофе — мы были знакомы давно и взаимно не любили друг друга. Он вполне был похож на свою фамилию, а точнее, на павлина из софийского зоопарка: такой же недокормленный, квелый, с выдернутыми и распроданными перьями.

— А помнишь, как мы ездили в Видин… Впрочем, догадываются ли эти видинские аборигены, что ты сделал для их города?

Здесь Павлинов был прав, я знал этот город, казалось, еще до своего зачатия, его запах провинциальной дремы, жареного лука и увитых виноградными листьями беседок с тяжелыми кистями винограда; его старух, которые пересчитывали друг друга по осени, прежде чем засесть на всю зиму в свои сырые холодные дома; лютых комаров; реку, сплывающую вдаль и остающуюся неизменной: гибкой, уносящей жизнь и неподвижной, как стекло; насилие социалистического строительства — гигантский завод по производству шин, оборудованный французами и полууничтоженный доморощенными рационализациями; городской парк, плывущий вдоль речного берега на плечах прогуливающихся горожан, городской парковый оркестр, воспоминания о нем…

— Я тут оставлял свои сатирические миниатюры… — пробормотал я пересохшим ртом.

— Вот-вот, и я об этом. Пиши романы, Марти, там ты силен… Тебе в Видине памятник должны воздвигнуть.

— Я имел в виду свои «смешинки»…

— Ну, прочитал я твои миниатюры и «смешинки», — он готовил свою жестокость, словно затачивал карандаш, — знаешь, у меня выступили слезы… я чуть не заплакал. Довольно трагизма, дружок, к чему эти длинные предложения? Что ты корчишь из себя аристократа, будь проще, и народ к тебе потянется. Мы живем в конкретное время — вот и вставь ему… по самое «не балуй»!

— Вероника нашла их остроумными, — соврал я, — она так смеялась, читая…

Павлинов расслабил брючный ремень на две дырки, наверное, на обед он ел суп с фрикадельками в соседней закусочной, во всяком случае выглядел он сытым и счастливым, предвкушая, как сейчас вернет мне мою писанину и отомстит за ту нашу поездку в Видин, когда дамы обдавали его холодным презрением, никто его не читал, и даже пионеры не повязали ему красный галстук.

— Я тут это самое… хотел у тебя спросить… — неожиданно с благостной ухмылкой переключился он на другую тему, — у меня в «Пирогове»[17] знакомый врач, доцент Кириллов, так вот, он мне говорил, что твоя младшенькая, Катя…

— Оставь мою дочь в покое! — я почувствовал, что земля уходит у меня из-под ног, все мое отчаянье завязалось узлом где-то в животе, кулаки непроизвольно сжались.

— …второй раз пыталась покончить с собой! — он не успел пожалеть, что не заткнулся вовремя.

Я заехал ему изо всех сил, с безнадежностью слабого, с ужасом животного, загнанного в угол. Вертящееся кресло, в котором он сидел, перевернулось, потянув за собой его расплывшуюся тушку, из носа хлынула кровь. Он дернул руками, пытаясь заслониться, из соседней комнаты набежали редакторы. Я должен был сделать еще что-то, что-то страшно важное, но охватившее меня безразличие мешало вспомнить, что именно.

— Ты что, рехнулся? Марти, я ведь просто хотел это самое… оказать внимание тебе и Веронике.

Я потянул к себе со стола листы с моими «смешинками» и вытер ими кулак и влажные ладони.

— Ни слова о моей дочери, иначе я вас всех здесь передушу!

Наверное, они тоже отобедали супом с фрикадельками в той же закусочной, с острыми перчиками и толстыми ломтями хлеба, но я действительно был готов их всех уничтожить. — «Катюша… господи, Катюша», — стучало у меня в мозгу, бессмысленные, пустые слова, не объясняющие мою ярость… все в точности, как на похоронах мамы.


Еще от автора Владимир Зарев
Гончая. Гончая против Гончей

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Современная болгарская повесть

В предлагаемый сборник вошли произведения, изданные в Болгарии между 1968 и 1973 годами: повести — «Эскадрон» (С. Дичев), «Вечерний разговор с дождем» (И. Давидков), «Гибель» (Н. Антонов), «Границы любви» (И. Остриков), «Открой, это я…» (Л. Михайлова), «Процесс» (В. Зарев).


Рекомендуем почитать
Что мое, что твое

В этом романе рассказывается о жизни двух семей из Северной Каролины на протяжении более двадцати лет. Одна из героинь — мать-одиночка, другая растит троих дочерей и вынуждена ради их благополучия уйти от ненадежного, но любимого мужа к надежному, но нелюбимому. Детей мы видим сначала маленькими, потом — школьниками, которые на себе испытывают трудности, подстерегающие цветных детей в старшей школе, где основная масса учащихся — белые. Но и став взрослыми, они продолжают разбираться с травмами, полученными в детстве.


Черные крылья

История дружбы и взросления четырех мальчишек развивается на фоне необъятных просторов, окружающих Орхидеевый остров в Тихом океане. Тысячи лет люди тао сохраняли традиционный уклад жизни, относясь с почтением к морским обитателям. При этом они питали особое благоговение к своему тотему – летучей рыбе. Но в конце XX века новое поколение сталкивается с выбором: перенимать ли современный образ жизни этнически и культурно чуждого им населения Тайваня или оставаться на Орхидеевом острове и жить согласно обычаям предков. Дебютный роман Сьямана Рапонгана «Черные крылья» – один из самых ярких и самобытных романов взросления в прозе на китайском языке.


Автомат, стрелявший в лица

Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…


Сладкая жизнь Никиты Хряща

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Контур человека: мир под столом

История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.


Женские убеждения

Вызвать восхищение того, кем восхищаешься сам – глубинное желание каждого из нас. Это может определить всю твою последующую жизнь. Так происходит с 18-летней первокурсницей Грир Кадецки. Ее замечает знаменитая феминистка Фэйт Фрэнк – ей 63, она мудра, уверена в себе и уже прожила большую жизнь. Она видит в Грир нечто многообещающее, приглашает ее на работу, становится ее наставницей. Но со временем роли лидера и ведомой меняются…«Женские убеждения» – межпоколенческий роман о главенстве и амбициях, об эго, жертвенности и любви, о том, каково это – искать свой путь, поддержку и внутреннюю уверенность, как наполнить свою жизнь смыслом.


Двадцатый век. Изгнанники: Пятикнижие Исааково. Вдали от Толедо. Прощай, Шанхай!

Триптих Анжела Вагенштайна «Пятикнижие Исааково», «Вдали от Толедо», «Прощай, Шанхай!» продолжает серию «Новый болгарский роман», в рамках которой в 2012 году уже вышли две книги. А. Вагенштайн создал эпическое повествование, сопоставимое с романами Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества» и Василия Гроссмана «Жизнь и судьба». Сквозная тема триптиха — судьба человека в пространстве XX столетия со всеми потрясениями, страданиями и потерями, которые оно принесло. Автор — практически ровесник века — сумел, тем не менее, сохранить в себе и передать своим героям веру, надежду и любовь.


Нобелевский лауреат

История загадочного похищения лауреата Нобелевской премии по литературе, чилийского писателя Эдуардо Гертельсмана, происходящая в болгарской столице, — такова завязка романа Елены Алексиевой, а также повод для совсем другой истории, в итоге становящейся главной: расследования, которое ведет полицейский инспектор Ванда Беловская. Дерзкая, талантливо и неординарно мыслящая, идущая своим собственным путем — и всегда достигающая успеха, даже там, где абсолютно очевидна неизбежность провала…


Олени

Безымянный герой романа С. Игова «Олени» — в мировой словесности не одинок. Гётевский Вертер; Треплев из «Чайки» Чехова; «великий Гэтсби» Скотта Фицджеральда… История несовместности иллюзорной мечты и «тысячелетия на дворе» — многолика и бесконечна. Еще одна подобная история, весьма небанально изложенная, — и составляет содержание романа. «Тот непонятный ужас, который я пережил прошлым летом, показался мне знаком того, что человек никуда не может скрыться от реального ужаса действительности», — говорит его герой.


Матери

Знаменитый роман Теодоры Димовой по счастливому стечению обстоятельств написан в Болгарии. Хотя, как кажется, мог бы появиться в любой из тех стран мира, которые сегодня принято называть «цивилизованными». Например — в России… Роман Димовой написан с цветаевской неистовостью и бесстрашием — и с цветаевской исповедальностью. С неженской — тоже цветаевской — силой. Впрочем, как знать… Может, как раз — женской. Недаром роман называется «Матери».