Размышления о жизни Христа - [68]

Созерцатель, в отличие от деятеля, не должен наблюдать, как ведут себя другие, иначе эти представления останутся в его воображении. Но главное – ты должна прекратить беседы с мирскими людьми, даже самыми близкими: я много раз предостерегал тебя от этого. Когда послушание или необходимость, обязанность или обеденное время заставляют тебя что-то делать, делай на совесть, но не прилагай к делу свою волю и не получай от него удовольствия, иначе в память врежутся образы, и когда потом ты освободишься для Бога, они станут тебе помехой.

Бернард говорит на этот счет так: «Обычно приходится делать какую-нибудь ручную работу, но пусть она не поглощает и не услаждает душу, хотя бы и на время; пусть душа сохраняет стремление к духовному деланию и питает его. Пусть душа какое-то время занимается делами, но не растворяется в них. Не вкладывай в дела волю, не получай от них радости, не вспоминай о них; тогда ты легко и быстро вновь вернешься к себе, без сопротивления воли, без подавления заразительного удовольствия, без воображаемых представлений в памяти. Ибо не муж для жены, а жена для мужа (1 Кор 11, 9). Не духовные упражнения ради телесных, а телесные ради духовных. Как мужу был создан из его собственной человеческой сущности похожий на него помощник, так и духовные упражнения нуждаются в помощнике – упражнениях телесных. Те и другие не обязательно бывают похожи и близки, как, например, размышлять о том, что пишешь, или переписывать то, что читаешь. Бывают работы на улице – в поле или на стройке. Впрочем, слишком тяжелые полевые работы иногда изнуряют не только тело, но и дух – до полного истощения. А иногда телесное изнурение ведет к сокрушению и смирению сердца, и сильная усталость вызывает сильный подъем набожности и любви. Душа серьезная и предусмотрительная старается приноровиться ко всякой работе так, чтобы не растворяться в ней, а, наоборот, больше собираться в себе; она всегда сосредоточена не на том, что делает, а на том, для чего она это делает, во всяком деле имея перед глазами цель»[263]. Вот что пишет Бернард. Видишь, как бдительно надо остерегаться, чтобы душа твоя не отвлекалась на занятие ручными работами. Внешние заботы – помеха созерцанию, и тревожась о них, ты подвергаешь опасности свое духовное дело.

Но о помехах мы сказали достаточно. Теперь тебе должно быть совершенно ясно, как вредно любопытство и многозаботливость: они пропитывают всю душу целиком, делают ее беспокойной и нечистой. Еще вреднее привязанность к вещам и накопление их, а драгоценнее всего благословенная бедность, которая делает душу чистой и всегда готовой отозваться Богу. И пусть тебя не волнует, что созерцатель невнимателен к ближним: зато он внимателен к Богу. В любви к Богу он превосходит деятеля, хотя деятель превосходит созерцателя в любви к ближнему.

Бернард говорит об этом так в шестидесятой беседе на Песнь Песней: «Всякому из вас говорю: по данной нам благодати (Рим 12, 3), каждый из нас имеет и фиги, и виноград. Фиги слаще – от них мы приятнее в обхождении; от винограда же мы сильнее пламенеем духом (Рим 12, 11). Есть среди нас общительные и приветливые; они не только никогда ни с кем не ссорятся, но готовы на всякое дело любви и словно предоставляют самих себя окружающим, предлагая насладиться вкусом их доброго расположения: они, по-моему, подобны фигам. А есть подобные винограду: с нами они не сладки, а строги; в них могуче действует дух; они ревностны к дисциплине, безжалостны к порокам; к ним более всего подходит изречение: Мне ли не возненавидеть ненавидящих Тебя, Господи, и не возгнушаться восстающими на Тебя? (Пс 138, 21). И: Ревность по доме Твоем снедает меня (Пс 68, 10). Мне кажется, что первые отличаются любовью к ближнему, а вторые – любовью к Богу»[264]. Вот что пишет Бернард.

Ты видишь, что созерцатели, для которых главное – ревновать о Боге, превосходят деятелей любовью к Богу. Однако пойми правильно: созерцатель никогда не перестает любить ближнего, просто в первую очередь он внимателен к Богу, а во вторую – к ближнему. Впрочем, здесь нужно добавить вот что: неопытный начинающий созерцатель должен полностью освободиться для Бога и как можно строже блюсти уединение, как умственное, так и телесное. Ему не следует обращать внимания ни на самого себя, ни на ближнего, пусть пренебрежет даже ревностью о Боге, поскольку этого требует сама природа уединения. Пусть в тишине дождется посещения Жениха и наслаждается им; в противном случае не укоренившееся в душе созерцание легко будет вырвано и завянет. Другое дело созерцатель совершенный, достигший высот через долгое упражнение; он может и ревновать о Господе, и заботиться о спасении души, как ты читала выше: я приводил тебе отрывок из восемнадцатой беседы Бернарда на Песнь Песней, о том, что после созерцательной жизни следует вторая часть жизни деятельной[265].

Правда, всякого созерцателя, даже самого начинающего, может отвлечь настоятельная необходимость; тогда из любви к ближнему он нарушает свой покой. Бернард говорит на этот счет в пятидесятой беседе на Песнь Песней так: «Кто из вас сомневается, что молящийся беседует с Богом? Но разве можем мы не прервать молитву, если велит любовь, ради тех, кто нуждается в нашей помощи делом или словом? И как часто это бывает! Как часто благочестивый покой благочестиво уступает напору неотложных дел! Как часто с чистой совестью откладывается книга ради ручной работы до седьмого пота! Как часто, ради исправления земной службы, оставляется торжественная служба церковная, даже сама месса – и совершенно правильно. Конечно, должно бы быть наоборот – но необходимости закон не писан»