Размышления о жизни Христа - [69]

. Вот что говорит Бернард.

Глава LVII. О том, что созерцательная жизнь предпочтительнее деятельной

Ты уже прочла в предыдущем высказывании Бернарда из пятидесятой беседы на Песнь Песней, что созерцатели превосходят деятелей в любви к Богу. Значит, созерцательная жизнь предпочтительнее деятельной.

В третьей беседе на Успение Бернард пишет об этом так: «Что означают, братья, слова: Мария избрала себе лучшую часть[267]? А как быть с нашим обычным упреком Марии, что она не за хотела помочь Марфе, которая совсем забегалась, одна прислуживая гостям, и это было несправедливо? Или лучше несправедливость мужчины, нежели делающая добро женщина (Сир 42, 14)?[268] А как же быть с этим: Кто Мне служит, того почтит Отец Мой (Ин 12, 26)? И с этим: Больший из вас да будет вам слуга (Мф 23, 11)?

Наконец, каково Марфе, в ее тяжких трудах, слышать, как превозносят ее сестру? Это словно насмешка над ней, а ведь она заслуживает утешения. Так вот, я думаю, что эти слова означают одно из двух: либо Мария заслуживает похвалы за свой выбор, потому что выбранная ею часть сама по себе лучше и всем людям следует избирать именно ее. Либо ее хвалят за готовность к тому и другому – и к трудам и к созерцанию; за то, что она не забегает вперед, сама торопясь решать, что ей выбрать, но готова повиноваться Учителю и делать, что ей велят.

В самом деле, кто верен как Давид (1 Цар 22, 14), который входит и выходит по слову царя[269]? Верный говорит: «Готово сердце мое, Боже» (Пс 56, 8), – и не один только раз, а и второй, и третий, – «Готово сердце мое и прислуживать и освободиться от дел для Тебя». Вот это, без сомнения, и есть лучшая часть, которая не отнимется, это наилучшее расположение ума, которое не изменится, к чему бы ни призвали его. Ибо хорошо служив шие приготовляют себе высокую степень (1 Тим 3, 13); хорошо освободившиеся от службы ради Бога – степень более высокую; а те, кто достиг совершенства и в том и в другом, – степень наивысшую.

И еще кое-что добавлю. Не знаю, можно ли заподозрить в этом Марфу, но, может быть, она, требуя, чтобы Марию заставили помогать ей, сочла ее просто бездельницей? В таком случае она – плотская, и вообще не воспринимает того, что́ от Духа (1 Кор 2, 14), раз упрекает душу, отложившую дела для Бога, в безделье. Тогда ей стоит услышать, что лучшая часть – та, что не отнимется и пребудет вовеки (Евр 7, 24). Душа, совершенно чуждая божественного созерцания, вступив в духовную область, где есть лишь одно дело, одно стремление, одна жизнь, наверняка покажется грубой и неотесанной»[270].

И в сороковой беседе на Песнь Песней: «Я назвал лицом души ее сосредоточенное внимание[271]. В нем всегда есть две стороны: предмет, на который направлено внимание, и цель – ради чего нужно сосредоточиваться на этом предмете. Эти две вещи определяют красоту или безобразие души». И ниже: «Не только Марфе, но и Марии случается сосредоточиваться на каких-то занятиях помимо Бога, однако ради Бога. Такую душу я никогда не назову безобразной, но и не признаю за ней совершенной красоты, потому что она все еще поглощена разными хлопотами, смущается множеством тревог и не может оставаться вполне чистой: земные дела и заботы словно осыпают ее тонким слоем пыли. Впрочем, пыль нетрудно стряхнуть: это может сделать чистое внимание к Богу во время священного сна или вопрошание чистой совести к Богу. Итак, искать одного лишь Бога ради одного лишь Бога – это значит сиять красотой обеих сторон лица, обеих щек, обеих составляющих душевного внимания. Именно это – отличительный признак невесты Христо вой, которая слышит от Жениха: «Прекрасны щеки твои, как у горлицы» (Песн 1, 9)[272], – и это правда»[273].

И еще: «Уединение и затворничество – эти слова вызывают жалость к узнику. Но запертая келья не обязательно должна быть местом вынужденного заточения; она может стать обителью мира и тишины, надежным убежищем; не темницей, а приютом. С кем Бог, тот менее всего один, когда один. В одиночестве он свободен наслаждаться своей радостью. В эти часы он принадлежит самому себе и наслаждается Богом в себе и собой в Боге. В это время в свете истины, в ясном сиянии чистого сердца насквозь открыта себе незамутненная совесть, и свободно льется в душу любовная память о Боге. Словно яркой вспышкой озаряется ум, и пламенное желание утоляется вожделенным благом, и свободно текут слезы оплакивающей свое несовершенство человеческой бренности. Если вы стремились к этому, то в часы уединения вы обитаете не в кельях ваших, а на небесах, и, исключив все мирское, вы целиком заключили себя в Боге»[274]. И еще: «Быть свободным от дел для Бога – это не праздность, а всем делам дело»[275]. Вот что пишет Бернард.

Из этих авторитетных высказываний ясно, что созерцательная жизнь предпочтительнее деятельной. Тот же самый вывод ты могла сделать и из тех речений, что я приводил тебе выше, например, в главе о бегстве Господа, когда Его хотели сделать царем (см. гл. 35) и в отрывках из тридцать второй беседы Бернарда на Песнь Песней. Впрочем, Бог знает, какой образ жизни заслуживает большей награды. Сам я склонен думать, что большего заслуживает тот, кто движим большей любовью, а в созерцательной жизни любовь к Богу проявляется сильнее. Кроме того, видеть Бога, наслаждаться Богом, беседовать с Богом и узнавать Его волю – поистине великое дело, и совершается оно в созерцании. Здесь мы словно отведываем той награды, что ждет нас на родине, хотя это бывает редко и несовершенно. В одном я уверен – для святых созерцательная жизнь – бóльшая заслуга, чем деятельная.