Разлуки и радости Роуз - [10]

И вот теперь, запомнив то, что говорили близнецы, я приготовилась изгнать Эда из своего сердца. Я очень тщательно все продумала. Пошла в супермаркет «Спар» за углом и купила упаковку воздушных шариков. Вернувшись, разложила их и на каждом черным маркером нацарапала «ЭД РАЙТ». Потом надула, глядя, как его имя ширится и растет на резиновой шкурке. От напряжения у меня даже уши заболели. Шарики подпрыгивали вверх-вниз на полу гостиной, отскакивая друг от друга на сквозняке, с неуместным, почти оскорбительно праздничным видом. Я отыскала шкатулку для рукоделия и, вытащив самую большую иголку, стала протыкать их один за другим. БАХ! Имя Эда разорвалось на резиновые ошметки. ТРАХ! Взорвался еще один шарик. БУМ! Хлопнул третий, когда я проткнула его с довольной улыбкой. Я получала от этого процесса огромное и, признаю, детское удовольствие, ощущая тихую дрожь злорадства. Эд был полон горячего воздуха. Его клятвы ничего не значили, и именно этого он и заслуживал. Я взорвала девятый шарик — по одному на каждый месяц нашего знакомства, потом вынесла последний, желтый, на улицу. Ветер разгулялся, и минутку я постояла на лужайке, а потом выпустила шарик. Внезапный порыв ветра подхватил его и поднял над забором садика, прежде чем шарик не взмыл в небо и улетел в никуда. Он поднимался все выше и выше, подпрыгивая и качаясь на резком ветру, но я все еще могла разобрать имя Эда. Потом он превратился в желтую кляксу на небе, потом в капельку, точку и наконец пропал из виду.

Со вздохом облегчения я приступила ко второй стадии ритуала. Для этого я приготовила моток веревки и стала завязывать узелки — по одному на каждое счастливое воспоминание из нашей с Эдом жизни. Первый узелок символизировал наше знакомство, второй — новогоднюю ночь. Завязывая третий, я думала о вечеринке в честь нашей помолвки, четвертый — о дне свадьбы. На пятом узелке вспомнила, как была счастлива, переехав в его дом. Потом я подожгла конец веревки и стала наблюдать, как желтое пламя аккуратно ползет вверх. Огонь поднимался медленно, но неумолимо, оставляя за собой хвост искрящихся угольков и тонкий завиток дыма. Через тридцать секунд мои воспоминания превратились в горсточку пепла, которую я смыла в раковине. Напоследок я порылась в бумажнике и достала фотографию Эда. Он всегда был очень фотогеничен, но на этом снимке вышел отвратительно. Наверное, фотоаппарат случайно сработал, потому что глаза у него были в кучку. Он хмурился, всматриваясь во что-то, и это подчеркивало его двойной подбородок. Он был небрит и казался измученным. Я прикрепила фотографию к доске для заметок на кухне и подумала, что надо бы ее увеличить. Потом пошла в ванную, чтобы провести завершающую часть обряда изгнания. Но тут зазвонил мобильный.

— Это мы, — сообщили близнецы, говоря по параллельному телефону. — Ты где?

— В ванной.

— Ты что, принимаешь смертельную дозу таблеток? — завопили они.

— Нет, пока еще нет. Попозже.

— И не режешь вены?

— Спятили что ли, только подумайте, сколько будет грязи!

— И что же ты тогда делаешь в ванной? — подозрительно спросила Беа.

— Изгоняю злых духов, — ответила я.

Выключив телефон, я достала из кармана обручальное кольцо и посмотрела на него в последний раз. На внутренней стороне Эд приказал выгравировать «Навеки». Это вызвало у меня безжизненную усмешку. Потом, осторожно взяв кольцо большим и указательным пальцами, словно кусочек деликатеса, я уронила его в унитаз. Оно лежало там, тускло поблескивая в безжалостном свете потолочного светильника. Я взяла нашу свадебную фотографию, разорвала ее на шесть частей, бросила в унитаз и нажала на спуск. Водоворот закружился и закипел, потом унитаз с рокотом прочистился и потекла вода. Кольцо и фотография утонули, но остался один кусочек. К моему раздражению, это был кусок с лицом Эда, и он упрямо отказывался сливаться. Меня страшно выводило из себя, что он вот так болтается в моем унитазе и весело улыбается, будто ничего не случилось. Так что я опять нажала на спуск, и обрывок фотографии бешено завертелся, но, к моему усилившемуся раздражению, упорно всплывал наверх. После десятой попытки я признала поражение, выудила все еще улыбающегося Эда щеткой для унитаза и запихнула в мусорное ведро.

— Теперь Вымой Руки, — устало проговорила я и спустилась вниз.

Мои сливные эксперименты меня слегка утомили, и я решила выпить чаю. Только чайник закипел, как до меня донесся громкий слук: принесли почту. На коврике у двери лежал конверт кремового цвета с пометкой «Нашим новым соседям», сделанной большими круглыми буквами. В конверте оказалась открытка с цветочками и надписью: Добро пожаловать на Хоуп-стрит… Э-ге-гей! Никак у меня знаменитые соседи!.. Беверли и Тревор Макдональд.

Глава 2

Конечно, я понимаю, что вряд ли мой сосед — тот самый Тревор Макдональд. С какой стати знаменитый телеведущий будет жить на самой глухой улочке Кэмбервелла? Нет, если уж Тревор Макдональд выбрал юго-восточный район, у него наверняка один из огромных особняков в георгианском стиле на Кэмбервелл-гроув. Не поймите меня неправильно. Я вовсе не считаю Хоуп-стрит подворотней, несмотря на то что она в Пекхэмском тупике. Мне пришлось переезжать впопыхах, здесь оказалось все, что мне нужно, и у Хоуп-стрит есть свое грубоватое обаяние. А пестрая смесь машин — «бимеры» и «вольво» нос к бамперу с побитыми «датсунами» — говорит о том, что скоро этот район станет очень даже модным. Но, по моим догадкам, мой сосед всего лишь однофамилец, и, наверное, ему это уже надоело. По телефону его все время спрашивают, не он ли тот самый Тревор Макдональд; ему по ошибке приходит почта знаменитого Тревора Макдональда; когда на вечеринке его представляют как Тревора Макдональда, все бурно реагируют. Но, с другой стороны, такая фамилия может пригодиться: всегда можно забронировать столик в ресторане или достать билеты на «Уимблдон».