Анна докурила очередную сигарету, затушив ее о букву «О» на уличном указателе, гласившем «Дав-роуд». Вот уже несколько часов она искала улицу Ноттинг-Хилл-Террас, без толку бродя взад и вперед по похожим как две капли воды параллельным улицам и выкуривая одну сигарету за другой. Наконец она решила воспользоваться справочником-путеводителем, хотя, никогда, не верила, что эти карты могут хоть кому-то помочь. Она вытащила свой «Лондон от А до Я». Совершенно очевидно, что Дав-роуд переходит в Эллисон-стрит, которая в свою очередь ведет к площади Симеона, а Ноттинг-Хилл-Террас примыкает к этой площади с другой стороны. Вот там-то у Анны и была назначена встреча в шестнадцать ноль-ноль. Ладно, по крайней мере, она движется в нужном направлении.
Когда Эллисон-стрит действительно привела ее к площади Симеона, Анна прикурила последнюю сигарету из пачки «Силк Кат». Она засунула пустую пачку в карман брюк, в очередной раз, надеясь, что эта пачка уж точно будет последней. Она не поддастся соблазну купить новую.
Вместо этого ее поджидал новый соблазн в виде будки телефона-автомата на противоположном конце площади. Телефон так и манил поговорить с НИМ. Вообще-то она надеялась, что сегодняшний утренний разговор, во время которого она обозвала его «самонадеянным ублюдком», будет последним. Но все было не так-то просто, особенно после того, как она узнала номер телефона его новой подружки. Кроме того, именно он предложил ей пару недель назад посмотреть эту самую квартиру на Ноттинг-Хилл-Террас. Он тогда сказал, что некая Соня — знакомая его знакомого — сдает комнату. Вот тогда он и дал ей телефон этой Сони, умоляя Анну позвонить ей.
А потом взял и порвал с ней. Анна подумала, что это — судьба: телефонная будка свободна, несмотря на то, что улицы запружены толпами людей, возвращающихся с рынка на Портобелло-роуд. Она и сама совсем недавно была частью этой толпы, когда сидела в открытом кафе, маленькими глотками прихлебывая кофе с молоком, и прислушивалась к громкому спору на испанском языке. Она практически ничего не понимала, только улавливала отдельные слова, однако поняла, что это бурная семейная ссора, и она показалась ей намного интереснее, чем чтение «Субботнего приложения». «Ах, ты, сукин сын!..»
Сам факт, что здесь оказался этот телефон-автомат, казался знаком судьбы. Она вошла в будку и нащупала в кармане мелочь. У нее еще теплилась надежда, что этот автомат предназначен лишь для звонков в случае чрезвычайных ситуаций — для вызова пожарных, скорой помощи и полиции. На этой неделе она и так уже звонила ему целых шесть раз. Ей и так с огромным трудом удалось сдержаться и не позвонить ему в воскресенье. И все же так хотелось опять услышать его голос, а если уж совсем начистоту, то вернуть его назад.
Анна прекрасно сознавала собственную слабохарактерность. Правда, в этом своем недостатке она винила своих родителей. А в разрыве с НИМ она винила всю общественную систему. Если бы только она жила в то время, когда институт семьи еще имел значение, то могла бы еще насладиться всеми прелестями крепкой семьи! Если бы они познакомились пятьдесят лет назад, то за то время, которое они были вместе, они бы уже давным-давно поженились, жили бы в большом доме с огромными окнами и имели бы пару-тройку ребятишек, их дом находился бы неподалеку от гастрономического магазина (образцового воплощения малого семейного бизнеса), который почти полностью обеспечивал бы их всем необходимым…
В жизни же Анна обвиняла ЕГО во всех смертных грехах. Ему абсолютно ни к чему было быть таким жестоким и говорить ей, что она никогда в жизни не позвонит Соне, у которой есть квартира в западной части Лондона, что она всю свою жизнь проживет со своей Мирной, с этой ходячей депрессией, и будет работать оператором на «Радио-Централ» (его новая пассия была оперным режиссером) до тех пор, пока не окочурится от какой-нибудь жуткой «женской болезни». Он считал, что в поведении Анны повинна порочная женская природа в целом.
Из щели между стенкой будки и телефонным аппаратом выглядывали визитные карточки девочек по вызову. При виде их Анне вдруг почему-то стало не по себе. «Ладно, от одного маленького телефонного звонка ничего плохого не будет», — рассудила она. В крайнем случае, пострадает лишь она сама. На телефонной трубке засыхал плевок, Анна стерла его рукавом и услышала ЕГО голос. По тону его «Алло» каждой клеточкой своего тела она почувствовала, что он раздражен, как, будто она оторвала его от работы над романом или от генеральной приборки. И все же Анна, собрав все свое мужество, снова приложила трубку к уху.
— Привет, это я… Анна, — проговорила она на одном дыхании. Ей совсем не понравилось, как прозвучало ее собственное имя. — Послушай, я звоню извиниться за сегодняшнее утро. За то, что обозвала тебя вонючим…
— Ради бога, о чем ты опять? — прервал он ее в тот момент, когда она наконец-то поняла, что хочет сказать ему что-то очень важное. — Анна, пожалуйста, оставь меня в покое.
— Извини. — У Анны зачесалась шея: стоило ей только понервничать, и у нее разыгрывалась экзема. Ее сигарета уже превратилась в столбик пепла. Она чувствовала, что ОН зол, как, будто его вытащили из постели новой подружки. Ну, по крайней мере, он назвал ее по имени: ей нравилось, как оно звучит в его устах.
