Разговор с Каллиопой и Клио. История в избранных стихах и сценах - [9]

«Да будут которые землицы учиняца вновь под царевой высокой рукою… и Ондрею тех людей к шерти[17] приводить, и ясак с них имать, смотря по тамошнему делу. И от обид их беречь… и ласку и привет держать…»

Из наказа воеводе Андрею Дубенскому

В былых угодьях князя Тюлки,

в густом берёзовом лесу,

запел топор – и клёкот гулкий

разнёс над устьем Изыр-Су[18].

Был мыс едва ли обитаем.

Но вырос тын – за жердью жердь.

И воры Татуш[19] с Абытаем,

князцы, нарушившие шерть,

откочевали от острога,

не взяв дощаный городок.

– Бежите… Скатертью дорога!

Сочтёмся кровью, дайте срок, —

сказал Дубенский, сын боярский.

И люд служилый красноярский

работал, вон из кожи лез…

Для башен гож кремлёвый лес,

и углублялся люд служилый

в приенисейскую тайгу.

Таскали брёвна, рвали жилы,

крепя сосновую слегу —

пятисаженную лесину…

Спасибо, пособил Кузей —

за иноземную летчину[20]

прислал аринец лошадей…

В глазах Кузея, тёмных, узких,

сквозит тревога: младший сын

закладник – аманат – у русских,

среди чужих совсем один…

А сын князька отводит душу:

запряг лошадку в волокушу,

кобыла выбилась из сил,

а он ей на спину вскочил!

Взыграло бешеное сердце,

взвилась шальная на дыбы…

– Беда! Потопчет иноверца! —

бежит казак из городьбы,

спешит на выручку Никита.

Поймал узду. Не устоял…

И с маху тюкнуло копыто.

И пальцы будто молот смял…

III

«…помирали голодною смертью, наги и босы, и пити и ести нечево, и души свои оскверняли – всякую гадину и медведину ели…»

Из челобитной служилых людей

Буковка к буковке… Нут-ко:

«веди», да «люди», да «ять»…

Хмыкнул Никита – не шутка

левой рукою писать:

«В лето 138-го[21]

скудость в остроге была.

И атамана Кольцова

кинули в Качу со зла —

он-де своим нераденьем

жалованье не привёз…»

Долго над яром осенним

гул не смолкал, стоголос:

– Соли ни пуда.

– Ни чети[22]

хлеба…

– А ну холода?

Станут морозом на Кети

с хлебным запасом суда!

– Люди начальные сыты.

– Мы же у них не в чести!.. —

Вот и в избёнке Никиты

пусто – шаром покати.

Худо на новой землице

без привозного харча…

Сеял Никита ярицу

подле реки Бугача.

Нехристи… В самое время

жатвы, шайтан их возьми,

злое немирное племя

выбило ниву коньми.

Хмур поселянин от мрачных

дум… Лиходей атаман

грабит людишек ясачных

да набивает карман.

Шлют казаков воеводы

в степь за пушною казной,

а кочевые народы

месть им чинят за разбой.

С вьюками княжих гостинцев

едут в улусы аринцев —

тайно, украдкой, в тиши —

конные люди тайши[23].

– Боже! От умысла злого

остереги степняка!.. —

Буковка к буковке – слово.

Слово ко слову – строка…

* * *

«…в работное и летнее время хлебново жнитва и сенокосу приходят под Красноярской войною… киргиские князцы… села и деревни жгут, и всякой скот отгоняют, и людей побивают до смерти».

Из челобитной красноярцев

…По всем приметам жди дождя:

закат сгустился, пламенея,

и веет ветер с Енисея,

Никите спину холодя.

Когда-то служка монастырский,

потом – казак, теперь – мужик,

он полюбил простор сибирский

и к делу мирному привык.

Не на разбой – на труд великий

он шёл на эти берега…

На зубьях вил играют блики,

стройней шатров стоят стога.

Тропинка тянется лугами.

И вот, взойдя на крутояр,

он чует дым. И видит пламя —

горит подворье: тын, амбар,

конюшня, хлев, изба… Всё выше

встаёт огонь – свирепый тать.

Пылают стены, двери, крыша…

Горит заветная тетрадь!

А за деревней пыль клубится.

– Ушли!.. – И тут невдалеке

он видит конного аринца

с чадящим факелом в руке.

Осатанел казак от гнева,

до хруста в косточках сдавил

не искалеченною левой

кривой трезубец длинных вил.

…Все громче топот лошадиный,

все ближе конный – он один.

На краткий миг, на миг единый

застыл казак: «Кузеев сын!» —

И пальцы дрогнули, ослабли…

И, просвистав наискосок,

лихой клинок степняцкой сабли

рассёк ладонь и черенок.

Поймал казак двумя культями

кривой обрубок острых вил,

поддел ногой, помог локтями —

и под куяк[24] врагу всадил!..

Всхрапнула, вздыбилась кобыла —

и ускакала налегке.

…Заря померкла и остыла,

как рдяный след на черенке.

Зажав культю другой культёю,

чтоб не сочилась кровь-руда,

поник Никита головою:

– Ведь я же спас тебя тогда…

Что, кровью пьян? не вяжешь лыка?

…Неужто помер? Нет. Живой!

Эй, кто-нибудь!.. Перевяжи-ка.

Да не меня. Сперва его!..

IV

«Продвижение русских землепроходцев за Урал являлось естественным и закономерным завершением процесса складывания многонационального Русского государства. Оно отвечало интересам русского крестьянина, искавшего на востоке новые пахотные земли… Объективно этот процесс… способствовал прогрессу народов, которые обитали в Сибири до прихода русских».

«…Их поразила Сибирь, но и они удивили своими подвигами, удалью и чисто русским размахом не только коренных жителей, но и своих потомков».

Академик А. П. Окладников

Сибирь, срединный край России.

На свете нет пестрей семьи,

чем пришлые и коренные

сыны и дочери твои.

К любви сыновней и дочерней

не приревнуют корень свой

былые выходцы губерний

Смоленской, Витебской, Тверской —

досель такими именами

здесь кличет улицы народ,

зовет подворья хуторами,

а избы хатами зовет.

Словарь Сибири – клад бездонный;

раскрой, пока он под рукой.

Вот имя звонкое чалдоны —

а в нём сквозит причал донской.

Донской? Под Ачинском – с улыбкой

кумыса гостю предложил…

и вдруг назвал горбушку скибкой[25]