Раз пенёк, два пенёк - [93]
Но Суслонов не дремал! Уже с полуночи водитель автобуса не смыкал глаз — без спиртного сон не шёл. Он лежал на сундуке и потихоньку трясся в похмельном ознобе, укрывшись с головой драным пледом.
Борис Борисычу, несмотря на свою тугоухость, удалось раскусить подлый замысел так называемых товарищей. Крайне оскорблённый в своих чувствах, он отплатил интриганам их же монетой. Дождавшись, когда собутыльники покинут избу, «уважаемый человек» выкрал бутылку из заначки хозяина, а потом влил в себя её содержимое — прямо из горлышка, за рекордно короткое время. Восстановив справедливость, Боря преспокойно улёгся спать.
Водитель автобуса не видел потом, как сокрушался Панкратыч и плевался, матерясь, Малофей. Суслонов пребывал в прострации — на зависть своим дружкам.
— Эге, на ловца и зверь бежит! Ты мне нужен. Разговор есть.
Участковый до времени оставил в покое Борю. Пора с этим Панкратычем навести ясность.
— Слушаю!
Бывший плотник, как мог, встал по стойке «смирно». Это понравилось старшему лейтенанту, дисциплину любившему в принципе.
— Кто тебе синяк поставил? — начал допрос Ефимов.
— С соседом поскандалили, — отрапортовал Панкратыч.
— С Петей, что ли? Бутылку не поделили? — хмыкнул милиционер.
— Никак нет! Я пытался его отговорить от противозаконного действия. Могилу вскрывать Петя удумал!
Панкратыч не забыл, как больно колотил его намедни Синий. Пришла пора поквитаться за синяк!
— Когда, в какое время? — участковый сразу же стал серьёзным.
— Не знаю. То ли, завтра. То ли, сегодня… А может, вчера. Забыл я, — заюлил вдруг горе-плотник.
— Ясно, — обрубил Ефимов.
Полоумный. Нет, никогда уже не станет Панкратыч нормальным, полноценным советским гражданином! Тьфу! Старший лейтенант прекратил дознание.
Он снова взялся будить Суслонова. Но водитель автобуса не желал просыпаться. «Уважаемый человек» не реагировал ни на похлопывание по щекам, ни на потирание ушей. Вот, незадача!
Участковый задумчиво почесал кончик носа, а потом, махнув обречённо рукой, закинул недвижимое тело прямо с сундука себе на плечи. Одобрительно забубнил что-то в спину Малофей.
Милиционер вынес Борис Борисыча на белый свет и бережно погрузил в мотоциклетную коляску. Пообещав на прощание хозяину устроить вскорости «весёлую жизнь», участковый укатил по направлению к Бориному дому.
Там он сдал пропажу супруге, с рук на руки. Суслонов, сам того не подозревая, вернулся в родные пенаты.
А старший лейтенант решил проехаться до кладбища. Проверить надобно — всё ли там в порядке?
Петя с Клавкой в течение часа докопались до гроба. Оба они к тому времени изрядно выдохлись, но о перекуре не могло быть и речи. Требовалось закончить это дело как можно скорей.
— Хватаем ящик, — скомандовала Клавка, — раз-два, взяли!
Напрягаясь из последних сил, они вытащили гроб наверх. Петины глаза вылезали из орбит, он сипло дышал. На спине его и подмышками расплылись тёмные пятна. Клавка тоже утирала пот со лба.
— Пора Верку звать. Хватит ей там с Кудрей любезничать. Сходи за девкой, Петруха, — Борода выкарабкалась из могилы и подала руку Пете.
Синий, взбрыкивая ногами, выскочил на поверхность. Клавка уселась на свежую кучу, достала из-за пазухи пачку «Беломора». Подельники закурили, с наслаждением пуская дым.
— Иди, иди, Петруха! Нету у нас времени, — поторопила напарника Клавка.
Спрятав в рукаве дымящуюся папиросу, Синий исчез в кустах. Борода осталась один на один со своим врагом.
Участковый пытался завести мотоцикл. Ну, что за техника такая! Ехал-ехал, и вдруг перестал. Заглох прямо на дороге. Бензин, вроде, есть в баке, чего не хватает этому драндулету? Всякий раз, когда ломалась его ненадёжная техника, старший лейтенант с ностальгией вспоминал армейские «бэтээры»: вот это машины были! А тут — плакать хочется. Ефимов с досады чесал затылок.
— Доброе утро, товарищ старший лейтенант! — из автобуса, остановившегося напротив, белозубо улыбался новый водитель.
— Привет, Алан. Не поможешь колымагу отремонтировать?
Участковый ни черта не смыслил в устройстве мотоциклов. Да и вообще, с техникой на «ты» Ефимов никогда не был.
— Попробую. Я же всё-таки механик! — осетин выскочил из салона.
Милиционер вздохнул с облегчением. Съездить поскорее на кладбище и всё, хватит мучиться. Тарантас — на прикол! Пешком сподручнее. Тем временем, новоявленный помощник достал ключи из мотоциклетного «бардачка» и уже выкручивал свечу.
— Так, искра есть. Посмотрим карбюратор, — пробормотал Алан.
Милиционеру эти слова ни о чём не говорили. Карбюратор, генератор… Ефимов ждал результата.
Минут через пять молодой механик закончил ремонт. Он удовлетворённо кивнул головой и стал складывать назад ключи.
— Готово?
— Можно заводить! — парень уже вытирал тряпкой руки.
— Так быстро? — не поверил старший лейтенант.
Алан без слов лягнул ногой рычаг. Мотоцикл завелся, что называется, «с полтычка». Парень дал газу, «драндулет» взревел.
— Зверь, а не машина!
— Спасибо, помог! — милиционер не скрывал своего удовлетворения.
— Всегда, пожалуйста! — крикнул в ответ на ходу Алан.
Он уже бежал к автобусу. Ефимов благодарственно помахал рукой вслед расторопному парню.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Великий мастер японской каллиграфии переживает инсульт, после которого лишается не только речи, но и волшебной силы своего искусства. Его ученик, разбирая личные вещи сэнсэя, находит спрятанное сокровище — древнюю Тушечницу Дайдзэн, давным-давно исчезнувшую из Японии, однако наделяющую своих хозяев великой силой. Силой слова. Эти события открывают дверь в тайны, которые лучше оберегать вечно. Роман современного американо-японского писателя Тодда Симоды и художника Линды Симода «Четвертое сокровище» — впервые на русском языке.
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.