Рай: Потерянный рай. Возвращенный рай - [3]

Возможен; там, собрав все наши силы,

Обдумаем, что сделать можем мы,

Чтоб отомстить врагу как можно больше;

Как наши все потери возместить

Иль перенесть жестокое несчастье,

В надежде силы новые найти

Иль почерпнуть в отчаяньи решимость».

Так Сатана к ближайшему собрату

Вел речь, главу из пламени подняв;

Глаза его метали искры, тело ж

В волнах огня на много десятин,

Чудовищно громадно, простиралось,

Подобно исполинам древних мифов –

Сынам земли, титанам, воевавшим

С Юпитером, или Бриарею[2], иль

Тифону[3], что в пещере укрывался

В соседстве Тарса[4] древнего, иль чуду

Морскому, что зовут Левиафаном[5],

Которое всех прочих Божьих тварей,

Что в океане плавают, громадней.

Когда вблизи норвежских берегов,

Так повествуют моряки, он дремлет,

Порою штурман маленького судна,

Крушенье потерпевшего в ту ночь,

Его за остров примет в полумраке,

В чешуйчатую кожу якорь бросит

И к стороне подветренной пристанет,

Чтоб переждать, пока все море мгла

Покрыла, день желанный отдаляя.

Так точно Архивраг лежал, простертый

Во всю свою громадную длину,

К пылающему озеру прикован;

И никогда б не поднял он главу,

Не встал бы, если б не соизволенье

Небесной воли, правящей всем миром,

Которое его освободило

Для мрачных, злобных замыслов его,

Чтоб он, возобновив свои злодейства,

Свое лишь осужденье усугубил,

Чтоб он, стараясь Зло принесть другим,

Лишь к своему же бешенству узрел бы,

Что все его коварство послужило

Лишь к проявленью благости безмерной,

Любви и милосердья к человеку,

Им соблазненному; а на него

Втройне излился б дождь смущенья, гнева

И мести. Вот во весь он рост встает

Из озера, по сторонам стекает

Спиральными с него струями пламя,

И волны раздвигаются, оставив

В средине яму страшную; а он,

Расправив крылья, свой полет могучий

Ввысь устремляет, в темный воздух, ныне

Впервые эту чувствующий тяжесть,

И наконец становится на сушу,

Насколько можно сушею назвать

То, что всегда сухим огнем пылает,

Как озеро огнем пылало жидким.

А цвет той суши был таков, как будто

Подземным вихрем от Пелора[6] холм

Оторван был иль от гремящей Этны

Бок откололся и открылась разом

Вся внутренность горючая ее

И вдруг, воспламенясь с ужасным взрывом,

Парами минеральными взвилась

И вихрем обожженную пещеру

Покинула, оставив дым и смрад.

Такую-то нашла себе опору

Проклятая нога. За ним вослед

Вступил сюда его собрат ближайший,

И оба тем гордилися они,

Как будто волн Стигийских избежали

Они, как боги, собственною силой,

Не попущеньем Вышней Силы Сил.

«Ужели эта область, эта почва, –

Сказал Архангел падший, –  будет нам

Жилищем вместо Неба, мрак плачевный

Заменит нам сияние Небес?

Пусть будет так: кто ныне воцарился,

Тот всем располагает; от Него

Зависит, что считаться будет правом.

Чем дальше от Него, тем лучше; ум

Имеет Он нам равный; только сила

Поставила Его превыше равных.

Простите же, блаженные поля,

Где радость вечно царствует! Привет вам,

О ужасы, привет, о Адский мир!

Прими, бездонный Ад, прими отныне

Ты нового Владыку своего!

В себе он носит дух, не изменимый

Ни временем, ни местом; этот дух –

Себе сам место: Небо может Адом

Соделать он, Ад –  в Небо превратить.

Не все ль равно, где быть, когда все тот же

Я сам –  таков, каким я должен быть,

Слабее лишь Того, Кто стал сильнее

Благодаря лишь грому своему?

Что ж, здесь, по крайней мере, мы свободны;

Не столь прекрасным сделал это место

Всесильный, чтоб завидовал Он нам,

И, верно, нас отсюда не прогонит;

Здесь царствовать спокойно будем мы,

А царствовать, по мне, для честолюбья

Достойная есть цель, хотя б в Аду:

Царем в Аду быть лучше, чем слугою

На Небесах. Но что же медлим мы?

Зачем друзьям нелицемерным нашим,

Союзникам, делящим наш урон,

Даем лежать мы в озере забвенья

В оцепененьи, не зовем их встать,

Чтоб разделить в печальном сем жилище

Удел наш, иль еще раз испытать,

Собрав все силы, что вернуть могли бы

Мы в Небе или потерять в Аду?»

Так Сатана промолвил; Вельзевул же

Сказал ему: «О Вождь блестящих войск,

Которых мог осилить лишь Всесильный!

Едва они услышат голос твой,

Любимейший для них залог надежды

В опасности и страхе, столько раз

Им в крайности звучавший, в буре битвы

И на краю погибели вернейший

Сигнал во всех атаках, –  вмиг они

Все оживут, к ним мужество вернется,

Хотя теперь лежат они все ниц,

В том озере горящем пресмыкаясь,

Как мы с тобой лежали, смущены,

Оглушены; и странного нет в этом:

С такой они упали высоты!»

Едва окончил он, как Враг верховный

Уж к берегу пошел; тяжелый щит

Эфирной ткани, круглый и массивный,

Висел за ним; широкая окружность

Была подобна месяцу, когда

Мы смотрим на него в трубу, подобно

Тосканскому искуснику[7], который

Рассматривал луну по вечерам

С высот Фьезолы или из Вальдарно[8],

Надеясь на ее пятнистом шаре

Увидеть страны новые, иль реки,

Иль горы. Сатана держал в руках

Копье свое, в сравнении с которым

И самая высокая сосна

Из тех, что рубят на горах норвежских

Для адмиральских кораблей, могла б

Тростинкой показаться. Опираясь

На то копье, неверными шагами

Он по горячей почве шел –  не так,

Как по небесной он шагал лазури!

Горячий воздух, вкруг огнистым сводом

Нависший, жег болезненно его,

Но он, терпя ту боль, дошел до края

Пучины пламенеющей и, став,

Воззвал к своим сраженным легионам,

К тем ангельским телам, что там лежали