Рассвет - [47]

Спина ближайшего противника неестественно, слишком глубоко и быстро выгибается еще до того, как я успеваю достаточно приблизиться для удара. Справа, рыкнув оскаленным волком — Серб отсекает чью-то кисть! Весело блеснув на солнце сахарным срезом кости, обрубок падает на прошлогоднюю жухлую траву.

В стороне — у подлеска, один из наших настигает пятнистого и крест-накрест рубит его по беззащитно сжавшейся жалкой спине.

Нурлан оттирает саблю. Лицо обманчиво небрежно, но глаза цепкие. Не выпускают из вида ни травинки. Бдит! А ведь даже не вспотел парень! Без намека на брезгливость в привлекательном раскосом лице — снимает с клинка прилипший клок чьих-то темных волос с лоскутом кожи. Не спеша оглядев, стряхивает с пальцев под ноги. Вот — мама Азия! Ну хоть на вкус не попробовал!

Стягиваю неприятно влажные и липнущие кевларовые тактические перчатки и каску с подшлемником.

Еле различимый ветерок приятно холодит мокрющий лоб.

В полусотне метрах от нас — Сережик преследует длинного, тощего и мосластого противника. Куда это он? Худой — бегущим от охотников загнанным оленем, вламывается в воду и неестественно быстро взмахивая руками — прямо торпедой устремляется к недалекому противоположному берегу.

Посекундно азартно оглядываясь на ускользающую из самых рук добычу, Сережик ломится к ближайшему дротику валяющемуся на земле.

Все взгляды направлены туда. Чем закончится погоня? Кому повезет больше? Нехилая интрига завязывается! Делайте ставки, господа!

— Ай, молодца! Оставь его — пусть живет. — руша её, смеется Валерон.

У Сережика обиженное лицо гончей у которой отобрали почти настигнутого зайца.

Беглец в секунды перемахивает водную преграду и с громким треском вламывается в густой кустарник на том берегу.

— Ну, как мы вас размотали, а? В шелуху порвали! — словно у пацанов из параллельного класса, продувших в футбик «на пробивание», весело вопрошает Валера у троих побросавших своё оружие и потому оставшихся в живых пленных. Те молчат. Головы опущены. Глаза в землю. Страшно!

Взгляд выхватывает широкую и вопросительно согнутую спину, стоящего на коленях Шептуна. Огромный топор художника, с широким — заляпаным кровищей лезвием и длинным обухом, отброшен на траву. Рядом почти расколотый щит.

Да кто это там? Над кем Валёк колдует?

… Данька — сукин ты сын!

— Что? — нервно оббегаю навзничь опрокинутое тело.

— Живой. Дышит. В отрубе, но черепушка целая вроде. По башке скользом пролетело. Все вот сюда пришлось — затянув ремень на плече у окровавленного Даньки, Шептун принимается бинтовать голову пацаненка. — Кровит сильно. В замок надо — там Полина глянет и наши медики.

— Зимний, метни кого-нибудь за транспортом. У нас пацан трехсотый.

Отдав команду Валера подходит к нам.

— Что с ним?

Ответить не успеваю — Данила неожиданно открывает глаза.

— Как ты?

— Не знаю. Больно. Пить дайте.

Плечо не брюхо — питье ему не навредит. Придерживая голову и фляжку, лью воду Даниле в рот и от всей души матерю зарвавшегося щенка. Шиплю разьяренным питоном.

Ведь ему где указано было находиться? С лошадьми и обозниками! Пионер — герой! Помчался за нами, видно. С ветром в волосах! И без шлема. Гаврош долбанный! Щегол малолетний! Грожу самыми страшными карами и обещаю сгноить и заморить этого недоделанного бойскаута — оруженосца. Оттираю кровищу уже залившую дурню все лицо. Под глазюками синяки, как у панды. Сотряс похоже. Закончив перевязку, Шептун забирает мою фляжку и дает раненому отхлебнуть коньяка. Свой абсент он весь на обработку Данилиных ран извел. Скорее всего жгучая боль от спирта салажонка в чувство и привела.

Похоже лезвие действительно проскользило вдоль головы по касательной, сорвало приличный шмат кожи и закончило движение завязнув в плече. Не очень глубоко продвинулось в теле. Мотозащита разрублена, но свою функцию она выполнила. Крупные сосуды не задеты — иначе хлестало бы не так! Ключица сломана — но это такая кость, что её просто хорошенько пальцем ткни и готово. Это все конечно мои дилетантские мысли. Окончательный диагноз замковые эскулапы ставить будут. Главное — что дурак жить будет… Но плохо и не разгибаясь! От рассвета до заката. На самых грязных и тяжких работах. Это я ему гарантирую! Устанет дерьмо свинячье горстями выносить и пни корчевать этими же голыми ручонками. Зуб даю! Вот те крест на пузе! Ну ничего — оклемаешься, я тебе таких отцовских лещей вкачу! Шпанюк!

Вдоволь отстрадав за везучего Гавроша, ознакамливаюсь с общими потерями. Один из Валериных — убит наповал. У него надвое развалено лицо.

Еще один боец Зимнего тоже, по-всему видать: вскорости отойдет в иные миры. Может даже и до периметра не доедет. Колотая рана в правом подреберье истекает темной, почти черной кровью. Это печень. Значит не жилец. Приходилось видеть похожее.

Вроде больше по-серьезному никого не зацепило. Наши все в порядке. Кроме малолетнего героя, конечно.

— А чё он у тебя без броника-то был?

Зимний криво морщится, баюкая перевязываемую Мастифом правую руку. Шипит злым гусем на неуклюжесть старающегося санитара. Тесаком распороло. В драке и сразу после неё — резкий выброс адреналина блокировал основную боль. Ну а сейчас она Валерика догнала. Протягиваю ему фляжку с остатками коньяка. Отмахивается — своего, мол, хватает. Что ж, дело хозяйское — мне больше достанется. Отхлебнув, с наслаждением закуриваю. Вредная привычка конечно, но иной раз с ней лучше, чем без неё.