Удивительно, но ощущение собственной публичной наготы сейчас беспокоило Еву намного сильнее страха перед неумолимо приближающейся неизвестностью.
Хотя даже ей самой подобное казалось странным. Ведь вокруг обнаженной девушки сейчас находились только абсолютно голые люди. Совершенно такие же, как и она сама. Много людей. Не меньше сотни. Пожалуй, даже больше. Сосчитать точное количество собратьев по несчастью в тесноте и скученности контейнера было невозможно. Да и зачем?
Сидящие на прохладном металлическом полу, притянув колени к груди, съёжившиеся, сжавшиеся в комки, заливающиеся краской до корней волос под взглядами женщины. И удрученно поникшие мужчины, ладонями прикрывающие свои чресла.
Белокожие и смуглые. Целлюлитные и рахитичные. До жалости костлявые и донельзя обросшие тяжёлым жиром. Разного возраста: от совсем молодых до откровенно дряхлых. Хорошо хоть, детей здесь нет! Совсем. Если, конечно, не считать за детей — нескольких подростков, попавшихся им с сестрой на глаза во время «погрузки» в равнодушно и холодно поблескивающее чрево контейнера.
«Сабвей в час пик. Вагон, идущий по ветке на пляж нудистов». Так, невесело пыталась шутить про себя Ева — отгоняя нарастающее паническое беспокойство и закрываясь этим невеселым и несмешным подобием юмора от всё больше и больше сгущающегося в груди страха.
Помещение контейнера или небольшого ангара, в котором сейчас собрали их всех — действительно своей формой напоминало вагон подземки. Оббитое каким-то серебристым металлом, узковатое и вытянутое между двумя непонятными установками в форме призм, с непонятного происхождения, тускло поблескивающими в электрическом свете кристаллами размещенными с торца «вагона», обращенными друг к другу.
Призмы с кристаллами… И между ними люди.
Тягостная и выматывающая неизвестность ожидания вот-вот должна была так или иначе закончиться. И выражение облегчения перед неизбежностью — уже понемногу начинало затмевать боязнь перед тем неизведанным, что ожидало всех без исключения находящихся здесь. Хотя, что же ещё может напугать уже приговоренных к изгнанию из-под защитного купола? Вряд ли есть что-либо более страшное, чем то, что им предстоит.
Как ни странно, но сейчас почти никто из женщин не плакал. Видимо, все слёзы были уже выплаканы. Так же как у Евы и Бренди. В предыдущие дни и часы ожидания вынесения приговора и вообще неизвестно чего. Люди смирились со своей участью и усталая обречённость на лицах доминировала над страхом и беспомощным отчаянием.
Запах страха, висевший в воздухе контейнера — да что там страха, просто животного ужаса! — казался материальным и густым. Судя по всему, никто из находящихся здесь людей ничего толком не знал. Возможно, всем остальным, так же как и Еве с сестрой, не вдаваясь в какие-либо подробности, перед завтраком прямо в камере предварительного содержания объявили, что они будут выдворены за пределы купола и переправлены в другой мир. Лишь посоветовав поесть поплотнее. Без дополнительных пояснений о предстоящем.
Правда, в качестве последней милости им почти не ограничивая в воде дали помыться. Такую роскошь, как утренний душ, по нынешним временам могли позволить себе только состоятельные люди.
После завтрака, к которому она, правда, едва притронулась, Ева почувствовала сонливую тяжесть в теле и мыслях. Всё вокруг протекало как во сне.
Суматоха на грани паники сменилась апатией на грани полного безразличия к своей дальнейшей судьбе. Впрочем, абсолютной тишины тоже не было. Ибо молчать было гораздо страшнее, чем говорить. И потому многие вокруг, разбившись на группки по двое-трое, о чем-то беседовали между собой. Но все как один говорили очень тихо, почти шёпотом.
Нашлись и такие, кто, прикрывшись руками и обходя сидящих на полу, пробирался по «вагону». При этом они, несуразно вытягивая шею, во все стороны рыскали глазами, видимо, пытаясь разыскать кого-то.
Только десяток разжалованных имперских гвардейцев, сбившись в тесную стаю и стоя во весь рост, в полный голос гоготали о чём-то почти в самом центре контейнера. Показывая свои бесшабашность и бесстрашие и пренебрежительно поглядывая вокруг, на людей, не принадлежащих к их стае. Но и жеребячий смех, и бравада были слишком уж демонстративны и не столь громки, как обычно. И это было заметно.
«Они тоже боятся, разумеется. Просто рисуются своей показной неустрашимостью, — подумалось Еве. — А может быть, заранее определяют своё положение и закрепляют свой статус в ни для кого непонятном пока будущем…»
Несмотря на скученность и тесноту, вокруг группы гвардейцев образовалось «кольцо отчуждения». Достаточно широкое и свободное от присутствия других людей. «Волков императора» всё ещё боялись. И не только по привычке, въевшейся в кровь и мозг. Они внушали опасения своим нынешним вызывающим поведением хозяев людских судеб и жизней и сейчас. Безжалостные, беспощадные и бездушные карательные машины, привычно сеющие вокруг себя лишь страх.
«Как они вообще сюда попали? За какие проступки? Хотя, возможно, это те самые, из новостей, что в течение последнего года регулярно убивали владельцев дорогих каров».
