Расстрижонка - [46]

«Жалует царь, да не жалует псарь» — русская народная мудрость.

Мне это «не жалует» обеспечено изначально. Просто фактом существования. Но важно, чтобы здешние «псари» своё «не жалует» выражали только шёпотом жене под одеялом.

В голове крутятся всякие… расчёты с предположениями, а язык лепит текст как задумано:

– Как ты знаешь, сам видал, мы люди бедные, новосельные, прибыткам большим взяться неоткуда. Ты уж извини-прости нищету нашу. Подарков дорогих — не сыскать, не выкупить. Зато — от чистого сердца. От него, от самого — вот тебе три блюда больших золотых деревянных.

Поныл, поскулил, «сиротой казанской» прикинулся. И, естественно, последнее слово несколько проглотил. Пока из рук Лазаря вырывал стопку наших блюдов, завёрнутых в платки.

Его ж просто клинит в собрании! Может, ему спиртяшки перед высочайшим присутствием прописывать? Был у меня знакомый из комсомольских лидеров. Ему врач перед каждым выступлением по 30 граммов медицинского выдавал. Речь по теме: «любовь, комсомол и весна» — только под дозой.

Как же я ухитрился себе такого… «деревянного посла» подобрать? А что, у меня выбор был?! Боярин — одна штука. Из того и выбирал. Зато — честный. «Зато» — за что? — А за всё! Средневековое сословное общество.

Общество, не всё средневековое, а чисто застольное — лязгнуло челюстями. Возвращая выпавшее — в исходное. Слова: «три блюда больших золотых» — распахивает рты туземцам не хуже, чем динамитная шашка — дверцы простенького сейфа.

Вы что, думаете — я тут понты кидаю? — Отнюдь. В подарках князю не должно быть никаких традиционных товаров. И — ничего в товарных объёмах. В словах — никаких «блюдом кланяемся», «прими подношение». Чтобы ни у кого не возникло сомнений в том, что здесь — именно подарки, выражение личного уважения. Дарение. А не, не дай бог, дань. Или иная форма подчинённости Всеволжска Суздалю.

Это в 21 веке этикетки клепают: это — налог, это — благотворительность, это — кредит на развитие и реформирование, трансферт из федерального центра… В Средневековье просто: раз даёт — значит обязан. Гунны думали, что греки им дань платят, а греки рассуждали о доброте и благосклонности басилевса, выразившейся в помощи диким степнякам в трудном деле приобщения к высотам греко-римской многовековой культуры.

Что такое «золотое блюдо» на «Святой Руси» — я уже рассказывал. Типа… порше в Мухозасиженске. На него можно только смотреть, плакать от увиденной красоты и предполагать, что где-то там, далеко по ту сторону телеэкрана, есть места, где живут люди, которые используют это… эту хрень. По её хреновому назначению.

Все молчат. Но по-разному. Андрей… — он и настоящие золотые блюда, явно, видал. А после ряда эпизодов общения со мной, после «Ласточки» вчера, он готов к тому, что… что у меня бывают небывальщины.

Народ у Андрея за столом — выученный. Рты открывают-закрывают, но ни слова. Будто караси на воздухе. Один Глеб, младшенький, не выдержал. Глаза в распашку, голос тоненький, аж дрожит:

– Они чего… они вправду… из золота?!

– Да ну что ты, княжич. Были бы из золота — мы б их не снесли, тяжело. Возьми рукой, полёгай. Они из дерева. Однако и на стене висят красиво, и рыбу не горячую на них положить можно. Только ложкой сильно сребсти не надо.

Народ выдохнул. И обиделся. На себя, что поверили. На меня, что поверили мне. Ну, на всякий чих не наздравствуешь, гоню дальше:

– Зима была снежная, делать было нечего, вот умельцы мои и сварганили. Красоту такую. Ещё делаем миски, чашки, ложки. Все — вот такого образа. Думаем продавать по городам и весям Руси Святой. Для — людям радость да жизни украшение. Ежели надумаешь себе, в дом свой — скажи сколько чего. Тебе, светлый князь Андрей Юрьевич — завсегда в первую голову. И — недорого.

* * *

То, что я делаю… За такое бьют. А то — и убивают.

Я пришёл просить милости. Какой-то мутный туземный князёк, пусть и в важном месте, но нищий, может только умолять о благосклонном внимании государя к его нуждишкам мелким. Вместо того, чтобы, помня о своём месте, низко кланяться, просить соблаговолить принять подношения бедные, шкурки пушные, медок лесной… — прими, благодетель ты наш, не побрезгуй отец родной… а уж мы-то тебе!.. мы ж за тебя!.. мы ж всех-всех затебее!.. я выложил на стол невидальщину. Которая их всех потрясла.

Всё, дяденьки, теперь нос передо мной задирать… можно. Только это уже смешно будет. Я вас умнее, искуснее. И вы моё превосходство — уже ощутили.

Важный оттенок: монополия. У меня, не — у вас. Этот товар — я буду делать и продавать. И не только вам. Вы не купить — не можете. Бедность, не по чести. У других — есть, а тебя в дому — дырка. И другим запретить купить не можете. Начинается гонка визуального выражения вятшизма и гоноризма. У кого какого размера, раскраски, рисунка, формы… Надо не просто иметь — надо иметь первым. Раньше всех других. Которые там где-то обретаются, за границей вашего «Садового кольца», людишки второго сорта.

Я эту стратегию форсированного потребления, обосновываемую не функциональностью, а сравнением социальных статусов, многократно проходил в своё время, те же ай-фоны, к примеру. Важно оказаться максимально близко к началу цепочки продаж. Откуда — «проистекать будет». Цена ставится не от себестоимости, не «по Марксу» — от «затрат общественного труда», а от емкости. Ёмкости карманов гоноровых.