Расстрижонка - [48]

Конечно, работать с добровольцами из публики — «особ статья». Вообще, активная работа с залом… За всю Демократическую Россию могу вспомнить едва ли одного-двух. Не считая нашего главного вербовщика. Но у него — принципиально другой жанр, текст и аксессуары.

– Ты, боярин, не волнуйся, это не страшно, не больно, совсем даже просто, сам же видишь — простые, тонкие, железки гладенькие. Тебе-то, при твоей-то силище и смотреть не на что… ты ж, поди, и подковы в пальцах разгибаешь… а тут-то… ручки-то давай вот сюда, опусти чуток, согнуться придётся малость… вот и хорошо… экая у тебя лапища могучая… ещё чуток пониже… вот и всё.

Я поднялся с колена, на которое пришлось опуститься возле «Портоса». Он сидел, криво согнувшись на лавке, опустив, по моей просьбе, кисти рук по обе стороны, спереди, между колен, и сзади, за спиной, сбоку. Под лавкой я и застегнул браслеты. Довольно неудобное положение. Руки у мужика длинные, но всё равно — пришлось ему изгибаться, и браслеты сошлись внатяг.

Не очень зрелищный вариант. Но больше его пристегнуть не к чему. А реализовывать «британский» вариант, как я сделал вчера у Лазаря на подворье — не пройдёт. У мужика сапоги такого размера, что на щиколотку просто не налезет. Даже самые большие «браслеты».

В Боголюбово мы привезли с десяток наручников и пяток ошейников. Чисто на показ. Как оно на рынке пойдёт — непонятно. Николай сомневался и по конструкции — у нас есть три варианта, и по размеру — тут тоже три.

Откуда образцы? — Когда Прокуй меня сильно доставал от своего безделья, я частенько посылал к нему Христодула. А тот, естественно, заказывал именно такие изделия. Часть, в самом деле, нужна. Но контингент у Христодула стабилизировался. В смысле: сколько прислали — столько и закопали. А личные… гигиенические принадлежности — переходят к следующему «терпиле». Вот и образовался некоторый запас на складах.

– И чего теперь?

– А — всё.

Застольные члены рассматривали меня с недоумением. Феодор громко фыркнул и весело посмотрел на Андрея. Андрей, как ему свойственно при любых непонятках, собрался рассердиться. И — остановился. Он очень внимательно меня рассматривал, явно подозревая продолжение. Я тянул паузу, ожидая его прямого вопроса. Вот тогда, с чувством глубокого превосходства и с позиции недосягаемой компетентности, я, пожалуй, объясню этим всем… так это, особо доходчиво. Для ещё недоразвитых и уже затормозивших.

Ваня, понтов — меньше. Забыл, что в кругу дети? А у них реакция быстрее и непосредственнее.

– А «всё» — это что? Что теперь должно случиться?

Глеб, почувствовав мой дружественный тон при обсуждении предыдущего подарка, не удержался. И задал тот риторический вопрос, который я хотел бы получить от самого князя.

Значит — не судьба. Не в этот раз.

– Главное, княжич, что теперь должно НЕ случиться. Вот тот добрый человек, боярин, большой и очень сильный, теперь не сможет свободно двигаться. Вот был бы на его месте какой-нибудь плохой человек, я бы его так пристегнул. И ушёл по делам. Стражу, там позвать, или кваску попить, а он бы…

Й-ё-ё! Мать моя женщина! Гос-с-поди! Ну нельзя же так!

«Портосу» было очень неудобно сидеть. Он успел чуток подёргаться, ощутил свою беспомощность, ограниченность.

В смысле: перемещения, распрямления и рукоположения.

В смысле: рук — на стол.

Положение рук его не устраивало — он дёрнул.

Безрезультатно: руки — под лавкой, лавка — под попой. Под его, массивной такой, знаете ли, кормовой… Перепугался, взбесился, заревел, рванул и встал.

Вместе с лавкой. И всеми на ней седоками.

Вратибора я поймал в последний момент.

Просто инстинкт сработал — как у хамелеона на пролетающее. Только не языком.

Остальные «седоки» ловили сами. Пол. Кто спиной, кто затылком, кто… другими частями тела.

Все кричат, слуги орут, охрана визжит.

Половцы — что возьмёшь, у них боевой клич такой… визгливый.

«Портос»… бедняга. Выпрямится не может, стоит, над столом согнувшись. Поскольку руки — в ж… э… в между ног. И орёт прямо в лицо сидящей, по другой стороне стола, княжеской семье.

Старшенького, Изяслава, которому этот ор со слюнями прямо в лицо, от неожиданного акустического удара — с лавки снесло, только сапоги над столом воздвиглись.

Соседа его, братика Мстислава, пестун с лавки сдёрнул. Очень корректно. С точки зрения безопасности. А вот по критерию: соприкосновение тыковки княжической с полами каменными… не очень. Ещё одна пара красных сапог над столом торчит — пятками болтают.

Сам пестун — бывалый, видать, мужичина — ножичек нулевого размера вытащил, в сторону «Портоса» — по-тыкивает, голоском матерным — по-рыкивает. Хорошо — не достаёт. В смысле: ножиком. Так-то по ушам… всем.

Тут «Портос» меняет тональность рёва из чисто удивлённой на более целенаправленно озлобленную. И начинает этой дубовой лавкой, освободившейся от всех задниц, кроме его собственной, изображать… хвост райской птицы в период добрачных игр.

Не в смысле: свернуть-развернуть, а в смысле: поверни налево — поверни направо. И — покрасоваться. Во я какой! Краше меня в мире нету! А хто бачил краще — хай повылазит!

Я уже говорил, что «нахлобучивать» от слова «клобук»? Во-от…