Расставание в голубом. Глаза с желтизной. Оранжевый для савана - [158]

— Завтра?

— Завтра я отправлюсь в Гудланд на своем верном «Рэтфинке». Один.

Глава 9

Когда я ранним воскресным утром вышел в молочном тумане в проход, пролив был спокойным. Оглянувшись, увидел, как «Флэш» становится все меньше и меньше, сливаясь с берегом и расплываясь в тумане. Ее форма не особенно хороша. Она суровая дама и передвигается вперевалку. Но в некоторых особо праздничных случаях… Например, бережно храню воспоминание об одной поездке, предпринятой на досуге для участия в грандиозной пьянке по случаю дня рождения моего старого друга у него дома на Фернандина-Бич. На третье утро я наткнулся на маленькую коричневую девушку, загоравшую в шезлонге в очаровательном крохотном купальнике, красившую ногти на ногах и невероятно четко насвистывающую серию повторяющихся музыкальных фраз, в которых я узнал импровизацию Буби Брафра. У нее была потрясающая фигурка и восхитительно безобразная мордашка, и раньше я ее никогда в жизни не видел. Она подняла голову, взглянула на меня дерзко-вопросительно и поинтересовалась, кто хозяин этой хорошенькой яхточки, потому что она только что решила ее купить.

И опять у меня на борту толпа. Толпа из двоих людей. И я велел Чук проинструктировать Артура, когда он выйдет из душа.

Свернув на юг, я прошел с километр вдоль берега, наблюдая, как день становится ярче и туман исчезает. У меня снова были снаряжение и одежда рыболова, и я едва не стал им, увидав, как вспенилась белым вода впереди и дальше, к берегу, а надо мной вьются птицы. Я подплыл поближе и выключил двигатель в той точке, где можно развернуть лодку на внешнюю кромку движущегося пятна. Вглядываясь в зеленую воду, рассмотрел в нескольких метрах ниже ее поверхности целый отряд крупных бонито, поспешно удирающих обратно в расставленные сети. «Подросток» бонито, судя по размерам, с учетом искажения их водой и быстротечности наблюдения, тянет примерно на два с половиной килограмма. Накинувшись на наживку, рыбки в момент разорвали бы мои легкие спиннинги. Эту игривую рыбку из Мексиканского залива недооценивают. При легких снастях двухсполовинойкилограммовая бонито так же сильна и проворна, как восьмикилограммовая королевская макрель. И все они проделывают одно и то же. Вытягиваешь с огромным усилием, подводишь к лодке, а они кидают на вас один взгляд выпученных глазок, разворачиваются на крючке и бросаются наутек, все клеточки тела — словно единый мускул. И так мчатся, пока не умрут в воде на крючке. Плохая рыбаку награда при таком упорстве любого живого существа, особенно когда мясо черное, с кровью, жирное и слишком пахучее, чтобы быть съедобным.

Единственный способ поймать бонито живьем — это взять достаточно прочную снасть, чтобы подтащить его к лодке до того, как он сам себя убьет.

Продолжая плыть на юг мимо Биг-Марко-Пасс, я надел темные очки, дабы защитить глаза от усиливающегося солнечного сияния. В коже у меня пигмента достаточно, но в радужной оболочке маловато. Светлые глаза — это большое неудобство в тропиках. Я проехал мимо того места, где когда-то стоял Коппьер-Сити, потом обогнул Каксамбас. Бульдозеры работали даже в воскресное утро — оранжевые пчелы, строящие дорогие соты на высотах южных земель Иммокали, вздымающихся на пятнадцать — восемнадцать метров над уровнем моря. Сверившись с картой, я обогнул отмеченные острова и увидел вдали тихую суету Гудланда, дома, трейлеры, коттеджи, лачуги, разбросанные безо всякого плана вдоль защищенного дамбой берега за узкой полосой темного песчаного пляжа, скал и утесов.

Я снизил скорость и вырулил к шаткой заправочной пристани. За ней помещался стихийно возникший лодочный дворик, где было разбросано столько обломков старых корпусов, что казалось, люди провели здесь годы, пытаясь построить лодку методом проб и ошибок, но до сих пор не преуспели в этом.

Я привязал лодку. Насосы были заперты. Старый грубоватого вида субъект сидел и штопал сеть узловатыми, как корни ризофора, руками.

— Что хорошего? — спросил он.

— Все, что я видел, — это стайка бонито. Не стал с ними связываться.

Он поглядел на небо, сплюнул.

— Сейчас уже особого лова почти до самого заката не будет. Сюда, прямо под эту пристань, вчера ночью заплыл огромный робало. Бил хвостом, как человек в ладоши. Джо Брадли поймал тут одного такого, на восемь килограммов потянул.

— Хорош…

— Знали бы вы, как здесь в прежние времена бывало. Заправиться хотите? У Стеккера по воскресеньям до десяти не открывают.

— Мне сказали, я могу отыскать тут одного человека. С моими вещами, если я их прямо тут оставлю, ничего не случится?

— Конечно. А кого вы ищете?

— Человека по имени Уаксвелл.

Он заворчал, затянул узел потуже и снова сплюнул.

— Да тут Уаксвеллов везде поразбросано, отсюда и до самого Форт-Майл-Бенд. И в Эверглейдз-Сити есть Уаксвеллы, и в Копланде, и в Эчопи. И, насколько мне известно, парочка там, повыше, в стороне Ла-Белль. Когда они плодятся, младенцы всегда мальчишки, а плодятся они часто.

— Бу Уаксвелл?

Его широкая ухмылка открывала больше десен, нежели зубов.

— Тогда это тот Уаксвелл, что из Гудланда. И он, может, у себя, что не очень вероятно в воскресное утро. А если он у себя, то, весьма вероятно, у него гостит дамочка. И если она не там и он один, все равно в это время суток может разозлиться на любого, кому его вздумается навестить. Хотя, если подумать, на свете нет ничего, что не привело бы его в ярость, будь это одно время суток или другое.