Расставание в голубом. Глаза с желтизной. Оранжевый для савана - [159]

— Не важно, я себя не дам в обиду.

— При ваших-то размерах, похоже, и удастся его чуть поохладить. Но будьте осторожны в одном, не то ваш рост ни хрена вам не поможет. Он ведь вот что делает. Выходит улыбающийся, сладкий, ну ровно пирог. Подходит достаточно близко и сбивает человека с ног, а потом уже вовсю молотит лежащего. Несколько раз он это так здорово проделывал, что приходилось уезжать в Парк, пока тут все не уляжется. А раза два все уже считали, что мы избавились от него на несколько лет, но окружной суд ни разу больше девяноста дней ему не давал. Он по четырем округам колесит в этой роскошной машине, что у него сейчас, но здесь, у нас, живет сам по себе, и всех это прекрасно устраивает.

— Я вам очень благодарен. Как мне отыскать его?

— Идите до вершины и спуститесь до самого конца, туда, где дорога загибается, чтобы повернуть обратно и сделать петлю. Там от поворота отходят две грязные дороги. Его — та, что дальше от берега. И идти к нему оттуда километра полтора, все вместе — километра три. Единственный дом на дороге.

Я не увидел коттеджа, пока не прошел последнего изгиба дороги, а потом он показался между деревьями метрах в пятидесяти. Когда-то был желтым с белой отделкой, но теперь большая его часть посерела от непогоды, доски перекосились и разошлись. Крыша, покрытая гонтом, тоже покосилась, двор зарос. Но над всем этим ярко сверкала блестящая телевизионная антенна, вытянувшаяся в голубое небо. На верхушке сидел с трудом балансировавший пересмешник, выводя мелодичные трели. Большой «лендровер», новенький, но весь покрытый сухой грязью, стоял сбоку под навесом.

На тяжелом специальном лодочном трейлере возвышалась привязанная к нему огромная красивая моторная лодка. Под углом к трейлеру и почти напротив ступенек осевшего крыльца был припаркован белый «линкольн-континенталь» с четырьмя дверьми. Открытый, последняя модель, но пыльный, с помятым сзади крылом и выбитыми задними фарами. Вокруг валялась такая коллекция железа, будто великовозрастное дитя устроило себе счастливое Рождество. Чем ближе я подходил, тем больше видел признаков запущенности. Приблизившись, заглянул в скиф. Он был дополнительно оснащен, включая одну из лучших моделей береговых радиопередатчиков. Но птицы по-королевски покрыли круглыми пятнами голубой пластик сидений, а грязной дождевой воды в нем скопилось столько, что она закрыла днище и виднелась над досками настила.

Я и не представлял себе, что Бу Уаксвелл может располагать такими большими кредитами. По моим оценкам, игрушек во дворе набралось по меньшей мере на двадцать пять тысяч долларов. И в доме, видимо, еще больше. Дети, у которых много игрушек, забывают о них.

Вскрикивал пересмешник и гудели насекомые, нарушая утреннюю тишину. И я нарушил ее, встав в десяти метрах от парадной двери и проорав оттуда:

— Уаксвелл! Эй! Бу Уаксвелл!

Через несколько минут я услышал внутри грохот и увидел смуглое лицо в грязном окошке. Потом дверь открылась, и на крыльцо вышел мужчина в грязных штанах цвета хаки, босой, голый до пояса. Черные густые курчавые волосы, черная подушка шерсти на груди. Голубые глаза, желтоватое лицо. Татуировка. Все как и описал Артур. Но описание Артура не передавало главной сущности этого человека. Возможно потому, что Артур просто не знал, как это назвать. На плечах Уаксвелла выпирали бугры мощных мускулов, но талия располнела и уже начала приобретать мягкость. Его поза, повадки, выражение лица имели тот упрямый вид, что присущ забавной театральной смеси иронии и жестокости. Богарт, Гейбл, Флинн…[18] У них был тот же аромат, та же потрепанная праздная грубая животная чувственность, безмерность плоти. Женщины, чувствуя, что он за тип, и понимая, как небрежно их используют, все равно принимают таких и соглашаются быть с ними лишь по той простой причине, что не в состоянии ни дать точного определения своему ответному чувству, ни противостоять его напору.

Он держал автомат так, как другой держал бы пистолет, направив ствол в доски крыльца в метре от своих босых ног.

— Какого черта тебе тут потребовалось, сволочь?

— Да вот поговорить с тобой хочу, Уаксвелл.

— Теперь годится? — Он слегка приподнял ствол. — Проваливай с моего участка, а не то я твои ноги прострелю, а самого тебя в клочья разнесу.

Не успел я что-либо сказать, дабы привлечь его внимание, как дело зашло слишком далеко. Рисковать следует не раздумывая долго. Я знал, что он может проверить. Но почему-то не мог себе представить, чтобы Уаксвелл был особо близок с адвокатом. Или доверял ему. Или вообще кому-либо доверял.

— Крейн Уаттс сказал, Бу, что, может, ты поможешь сварганить одно дельце.

Он уставился на меня со слабым наигранным удивлением:

— Это че, адвокат, что ли, тот, парень из Неаполя?

— Ой, да брось ты, Бога ради! Я тут кое-что провернуть затеял, так, может, и для тебя местечко найдется, как и в прошлый раз. Такая же помощь нужна. Сам понимаешь. Мы можем использовать тебя и, думаю, ту же женщину. Уаттс говорил, тебе должно быть известно, как связаться с Вильмой.

Искреннее недоумение.

— Может, тебе какой другой Уаксвелл нужен? Что-то я тебя, налетчик, не знаю. Стой где стоишь, а я сейчас выйду, и мы немного поговорим.