Рассказы зверолова - [5]

— Слышишь, вроде идёт кто-то? — громко шепнул я старику в самое ухо.

— Чего? — спросил он. А потом догадался, о чём речь, и тихо ответил: — Может, Никита идёт.

Был у старика дружок Никита, рыбак, так он ходил иногда на пасеку, в гости к Отрошко.

Я напряг зрение и увидел медведя. Видно, заметил его и старик: он схватил меня за плечо, рука у него дрожала.

Медведь был небольшой, но шёл он осторожно, обнюхивал наши следы возле жерди. Постоял, послушал, встал на задние лапы… И хоть страшными казались ему наши следы, запах мёда влёк его с неудержимой силой вперёд. Он приблизился к жерди, начал слизывать мёд. Дошёл до липовки, глянул в круглую чёрную дыру, но не полез туда, а огляделся и пошёл к речке. Там напился… И показалось мне, что не вернётся он к бочке, уйдёт.

Я уже поднял ружьё и накинул стволы на зверя. Но он не ушёл, вернулся к бочке, где так вкусно пахло мёдом. Покрутился у входа и даже рявкнул для храбрости. А потом нагнул голову и полез в липовку.

Как только медведь скрылся там, я дёрнул за верёвку, крышка захлопнулась и закрылась на щеколду. Я выскочил из кустов, подбежал к липовке и обвязал её верёвкой, чтобы медведь не вырвался.

Дед Отрошко осмелел, подбежал ко мне и залился смехом:

— Вот леший! Ну и хитёр же ты, Алексеич, — как медведя обдурил! Гляди-ка, липовка ходуном ходит!

Действительно, медведь так вертелся в бочке, что она шевелилась. Но я знал, что он не вырвется, и решил оставить его здесь до утра.

По дороге к избушке дед Отрошко всё выпытывал у меня:

— А куда мы медведя денем?

— Во Владивосток, в комбинат отправим. А оттуда — за границу. И будет жить наш медведь во Франции или в Греции.

— А как же на станцию повезём?

— Лошадь достанем.

— Эх, лошади нет! Придётся к Никите идти, он даст.

Утром, когда я ещё спал, дед Отрошко приехал на телеге. С большим трудом мы вкатили на неё липовку с медведем и поехали на станцию.

С первым же поездом наш пленник отправился во Владивосток.

Как заснул злой Красавец

Я приехал на Камчатку заготовить куниц и соболей и познакомился со старым охотником Третьяковым, который жил в деревне Сероглазки.

Ивану Сидоровичу шёл тогда сто третий год. Волосы и длинная борода были у него белы как снег, но держался он бодро.

В избе у старика сидели ещё два деда, тоже седые, но коренастые, крепкие. Я думал, что это соседи Третьякова, но оказалось, что я ошибся.

— Сыновья мои, — сказал Иван Сидорович. — Андрюшке — семьдесят восьмой, а Петька совсем ещё молодой: ему в позапрошлом году только восьмой десяток пошёл!

Семейка у Третьякова была обширная: четыре дочери, почти два десятка внуков и правнуков. Многие из них охотники, и я заключил с ними договор — ловить для нашего комбината во Владивостоке куниц и соболей.

Когда Иван Сидорович провожал меня до калитки, во дворе я увидел группу ребятишек. Подталкивая друг друга, они с любопытством глядели через щель в сарай.

— Там медвежонок, — сказал Иван Сидорович. — Хотите взглянуть?

Старик открыл ворота. С радостным визгом бросился к его ногам маленький медвежонок.

Я его взял за загривок; он был совсем ручной. Шерсть у него, мягкая и серебристая, была так же красива, как у чернобурой лисы.

Я попросил Ивана Сидоровича продать мне медвежонка. Старик уже дал согласие, но правнуки его подняли такой рёв, что он руками развёл и сказал:

— Ты уж обиду против меня не держи, сам видишь: нельзя продавать Красавца!

Так я и уехал.

Ровно через год я снова приехал по делам на Камчатку и, конечно, зашёл навестить Третьякова.

Едва я вошёл в дом, как со всех сторон окружили меня ребятишки:

— Дяденька, купи нашего Красавца!

— Так вы же об этом и слышать не хотели!

— Да, он такой злой стал: дяде Антипу ногу поранил, на нас кидается!

Иван Сидорович подтвердил:

— Озлился Красавец — внуку ногу помял и меня знать не хочет. Я бы его давно пристрелил, да всё тебя ждал, — может, возьмёшь живого.

— Медведь мне нужен. Только вы про него больно страшно рассказываете. Надо посмотреть.

Мы подошли к сараю. Я открыл половину ворот и тотчас же отшатнулся: большой и сильный зверь бросился ко мне и мощным ударом лапы оторвал правый рукав и часть полы у моей кожаной куртки. Я упал навзничь к ногам старика, и это меня спасло: рука осталась цела, привязанный медведь уже не мог до меня дотянуться.

— Да, надо подумать, как взять такого чёрта, — сказал я, поднимаясь и стряхивая пыль с одежды.

А медведь рвал в клочья мой рукав и страшно ревел. Он неистовствовал, когда мы закрыли ворота, бил в них лапами, совал нос в подворотню и так грозно дышал, что у ворот заклубилась пыль.

Мы вернулись в избу, и у меня созрел план, как увезти отсюда такого медведя живым.

У меня было с собой три бутылки спирта. Иван Сидорович принёс из омшаника большой таз, в котором было килограмма два янтарного мёда. Мы смешали спирт с мёдом и осторожно подсунули таз в подворотню сарая.

Свирепый Красавец долго ходил вокруг таза, обнюхиваясь и тряся головой. Запах спирта отпугивал его, сладкий, пахучий мёд манил. Он набрался наконец смелости, лизнул мёд на краю таза, отпрянул, огляделся, потом подошёл к угощению, храбро засунул нос в месиво и зачавкал.