Рассказы зверолова - [4]

Медвежата быстро освоились с новым местом и иногда так далеко уходили в тундру, что приходилось бросаться за ними в поиски.

Такая беготня нам надоела, и я предложил:

— Пусть дежурный привяжет сегодня Белячка, а Белянку пустит гулять одну. Посмотрим, что из этого выйдет!

А вышло очень хорошо. Белячок сидел и спал у палатки рядом с дежурным, а Белянка бегала и бегала вокруг лагеря, но далеко не уходила, всё возвращалась поглядеть на своего братца. На другой день гулял Белячок, но и он далеко не отлучался. Так мы и приучили медвежат держаться возле палаток.

Был у нас повар, большой шутник. Как-то он позвал нас обедать, а медвежатам ничего не дал, хотя они всегда получали пищу вместе с нами. Так Белячок подошёл к нему, стал служить на задних лапах, а потом рассердился и за штаны дёрнул!

Повар покормил медвежат, но и нажил себе хлопот. Теперь они, как только хотели получить еду, всякий раз вертелись у него перед носом, служили, тянули его за куртку.

К концу лета и Белячок и Белянка стали большими, с добрую овчарку.

Как-то я затеял борьбу с Белячком. Ему это очень понравилось, и он боролся упорно, но страшно обиделся, что я его положил на обе лопатки. Он забился в свою хатку и не пришёл ко мне, хотя я и колотил своей ложкой по пустой банке.

Поборолись мы с ним и на другой день, и я ему поддался. Белячок положил мне голову на грудь, смотрел на меня лукаво и словно говорил:

«Хоть ты и здоровый дядя, а я с тобой справился!» Через неделю к нам прилетел самолёт. Мы посадили и Белянку и Белячка в крепкие брезентовые мешки, и медвежата улетели в Москву, в Зоопарк.

ВСТРЕЧИ С ТОПТЫГИНЫМ

Опытному зверолову поймать в тайге медвежонка — работа не такая уж трудная.

Встречал я на своём долгом веку замечательных ловцов: они брали за сезон и по десятку зверят. Иной так ловко и быстро устроит дело, словно это и не медвежонок, а воробей, что за окном чирикает. Но, конечно, таких ловцов очень мало, да и встречались они в те годы, когда медведей было побольше.

Главное, знали ловцы, где ходит медведица с медвежатами, когда к ней лучше подобраться, как у неё малышей отбить.

А когда уже медвежонок перед глазами, взять его просто: зверь он ещё несмышлёный, далеко не убегает, разве что на дерево вскочит; злобности звериной в нём ещё нет; к человеку идёт он доверчиво и в неволе совсем не капризный.

Совсем иное дело — большой, да ещё старый медведь. Зверь осторожный, злобный, и такая страшная сила в нём — крепкое деревце валит с корнем, камни ворочает тяжёлые — пудов до пяти. Его и перехитрить нужно, и застать врасплох, и связать так, чтоб не вырвался. Один на один к нему и не подступишься, надо сообща, гуртом, и чтоб помощники были люди не из робкого десятка.

Приходилось мне лавливать таких зверей не один раз. Но про все встречи с топтыгиным я уже и не помню: расскажу, что осталось в памяти.

Случай на пасеке

Я работал тогда во Владивостоке, а в свободные дни ездил на охоту к деду Отрошко.

Дед был дряхлый, глухой. Он заведовал колхозной пасекой, иногда охотился и всегда встречал меня, как самого близкого друга.

Однажды я приехал к нему в конце лета.

— Беда, Алексеич! — сразу же пожаловался дед. — Повадился ко мне медведь ходить. Два улья на пасеке разорил, третий в тайгу отнёс. Пошёл я вчера по следу: улей разбит, пчёлы погибли. Не знаю, что и делать: зверь ходит ночью, а я уж больно слаб глазами стал, не пойму — где медведь, а где куст густой.

— Что-нибудь придумаю, — успокоил я старика. — Горю твоему надо помочь!

— Вот бы дело! — обрадовался дед и стал разводить самовар.

Попили мы чайку с мёдом, легли спать, а утром пошли поглядеть, где озоровал медведь.

Прямо возле пасеки протекала речка, на её берегу росли липы, орешник. За поляной начинался большой хвойный лес, в нём — высокая, немятая трава. Местечко красивое! Но медведь не красоту здесь искал, а где-то тропку нашёл, по которой ходил на пасеку воровать. А воры крадутся тихо, по кустам прячутся. И выходило, что к деду Отрошко медведь мог добираться только берегом речки, сквозь густой орешник.

Я всё это обдумал и спросил:

— Есть у тебя большая липовка, в которую мёд сливаешь?

— Есть.

— Где она?

— Пойдём! — И дед повёл меня в омшаник.

Я выбрал новую липовку, широкую, как бочка. Она была сделана из толстого обрезка очень старой липы, но продолблена не насквозь: дно у неё было отличное, крепкое. Я смастерил крышку, чтобы можно было захлопнуть эту бочку-липовку, и приделал затвор, чтобы крышка запиралась. А около дна просверлил три круглые дырки, чтоб в закрытую бочку проходил воздух.

Мы с дедом перенесли липовку на берег речки и положили на поляне возле орешника. А поперёк тропы, где мог пройти зверь, перекинули длинную жердь — от бочки до самой речки. Жердь смазали мёдом и на дно бочки положили пчелиные соты.

Дед помогал мне и всё делал так, как я ему велел, но в затею мою не верил:

— Мудришь, Алексеич! Да нешто можно такой штукой обдурить медведя?

— Поживём — увидим!

Пока мы возились с бочкой да обедали, наступил вечер. А когда село солнце и начало темнеть, мы взяли ружья и спрятались в кустах.

Прошло минут тридцать, и я услыхал чьи-то осторожные шаги.