Рассказы - [5]

Он молился про себя, пытаясь обрести почву под ногами, которую как будто нащупал вчера. Но это не помогало.

Вчера был сплошной обман.

Вчера ты обманывал самого себя и задирал нос…

Ты присвоил себе чужое. То, что по праву принадлежало покойному.

Ты радовался, что везешь его тело.

Не от чистого сердца готовился ты взять на себя отцовское бремя.

Что ты возомнил о себе?

Ему казалось, будто на него с грохотом катятся тяжелые колеса. Наезжают. Давят его. Обращают в прах все, что он нагородил себе вчера, чем так кичился. Его, видите ли, распирало от гордости, что он везет гроб с телом отца, внушая всем страх и уважение.

Однако ночью приходится признать правду.

Нильс лежал беспомощный, не сопротивляясь. Удар сыпался за ударом.

Но ведь мне всего шестнадцать лет, пытался оправдаться он.

— Молчи!

— Молчу.

И все-таки колеса продолжали катиться. Чтобы избежать их, Нильс попробовал перенестись в другое пространство, где перед ним беспорядочно закружились видения того, что ему вскоре предстояло. Фигуры девушек. Все манящее и пугающее, о чем он только догадывался. Он нанизывал одно видение за другим. Они страшили и в то же время притягивали его. Но колесо, под которое он сегодня попал, все обращало в прах. И не было от него спасения. Перед глазами вспыхнуло пламя: смотри!

Это горела красновато-коричневая земля их усадьбы. Ее палило солнце. И под его лучами вскапывал эту землю отец. Он не умер, он был бессмертен.

— Видишь?..

— Вижу, покоряясь, смиренно отвечал он.

Когда он утром вышел на улицу, на остановке уже стоял его автобус. А в багажном отделении стоял гроб. Вокруг сновали шоферы, готовя в дорогу машины. В этом месте пересекалось несколько маршрутов, поэтому здесь было много народа и автобусов.

Люди как будто и внимания не обращали на Нильса, но он видел дело их рук: как и вчера, они подняли тяжелый гроб и погрузили его в автобус.

Нильсу нечего было на это сказать. Сегодня он совсем раскис.

Вместе с другими он забрался в багажное отделение. Автобус был переполнен, и сзади, кроме Нильса, село еще пять человек. Они вошли и молча заняли свои места. Никто не смеялся. Они почти не разговаривали, только изредка покашливали и обменивались отдельными словами.

Нильс сидел уставившись в пол. Неужели за ночь все так изменилось? Или это потому, что изменился он сам? Сегодня от гроба веяло смертью, он внушал леденящий ужас. Нильс чувствовал себя как побитая собака. И никто больше не выказывал ему уважения.

Если он и отрывал взгляд от пола, то смотрел мимо людей, в открытую дверцу. А видел он то же, что и вчера: куда ни глянь, везде шли полевые работы. Поселки и хутора были не похожи один на другой, но люди занимались всюду одним и тем же. Пахали и сеяли, трудились в поте лица. И этот тяжкий и проклятый труд принесет им одинаковые плоды. Нильс смотрел на все глазами побитой собаки, и картина ему представлялась безысходная.

Впереди, на дороге, показался человек с поднятой рукой. Автобус остановился. Человек заглянул в багажное отделение. Увидел гроб. Замер перед лицом смерти. Потом вошел. Кашлянул. Но ничего не сказал. Дав гудок, автобус поехал дальше.

Нильс снова уставился себе под ноги. Куда ему и положено было смотреть. Автобус гремел и подскакивал на ухабах. Гроб раскачивался из стороны в сторону. Нильс чувствовал на себе взгляды попутчиков. Только бы не встретиться с ними глазами…

Тишину нарушал лишь рев мотора.

— Эй, парень, — позвал кто-то наконец. Запросто, словно они были одни.

Нильс вздрогнул. Он ни секунды не сомневался, что обращаются к нему, хотя в углу сидел еще один мальчик. Он поднял взгляд на говорившего. Приветливые глаза, приветливое лицо.

— Что? — спросил Нильс, потому что человек, окликнувший его, молчал.

— Все образуется, — только и сказал тот. И кивнул. И сразу Нильсу закивали все в багажном отделении, даже тот мальчик в углу, а кое-кто повторил:

— Конечно, все образуется.

Одни сказали это вслух, другие выразили то же самое кивком.

Его пожалели.

Вот до чего он докатился. В усадьбе, где лежал отец, все было иначе, хотя тамошний хозяин сказал Нильсу примерно те же слова. Но там с ним говорили как с равным. А эти люди говорят как с ничтожеством. Чему же верить? Он вдруг понял: о человеке судят по тому, как он себя держит! И все-таки где правда? Когда он был настоящий? Вчера, когда почувствовал себя взрослым и всем внушал уважение, или сегодня, когда он раскис и у него опустились руки?

Нильс не сумел ничего ответить своим попутчикам. Они почтительно сидели вокруг, но это почтение относилось вовсе не к нему, а к достойному человеку, который лежал в гробу. Сам Нильс уважения не заслуживал, вчера это ему только показалось.

Он вдруг упрямо вскинул голову.

Но ведь я еду домой, где все бремя ляжет на мои плечи! И я готов к любым испытаниям!

Потом он снова раскис.

Если это и есть взросление, как же оно мучительно. И все-таки он опять вскинул голову и бросил на сидевших вокруг людей взгляд, полный слепого упрямства. Нечего им меня жалеть, себя пусть пожалеют…

Они прочли его мысли, это было видно по их глазам и лицам. И отвернулись, потеряв к нему всякий интерес.