Рассказы - [7]

— Ладно, — повторил я.

Кровь у меня кипела, я тут же нагнулся и снова стал жать. Жал неровно, нечисто. Палило солнце, я весь взмок, но не из-за жары я жал неровно и нечисто. Тому виной было неожиданное согласие Хильд. Получив его, я понял, что никак на него не надеялся. Во рту у меня появился привкус крови.

В первый день жатвы я в первый раз увидел Хильд. Она подрядилась к нам на страдную пору. Ее семья недавно обосновалась по соседству. Это были сноровистые люди, они сразу же нашли себе работу в усадьбах. Мой отец отправился прямо к ним и договорился, что Хильд будет у нас жать. Обычно жатва продолжалась шесть дней. Жали трое: мой брат Улав, я и еще кто-нибудь, кого отцу случалось нанять. Мы жали серпами, убирать ячмень иначе отец не разрешал. Он считал, что машины жнут нечисто и много зерна осыпается на землю. Поэтому мы работали целую неделю, хотя поле у нас было совсем не такое большое. Сам отец насаживал снопы на жерди. Колосья, обращенные к солнцу, казались золотым потоком. А навстречу ему лился поток солнечных лучей.

Перед хозяйским сыном за многие годы проходит целая вереница поденщиков. Среди них бывают старики, которые жнут тщательно и неторопливо, жалуются на спину и рады, что им дают вдоволь кофе. Бывают и пожилые женщины. Они жнут еще тщательней, подбирают каждый колосок, они тоже медлительны, но на спину жалуются меньше, хотя и им тяжело работать нагнувшись. Обычно отец нанимал на уборку пожилых людей — тех, кого он знал еще в детстве, с кем учился в школе. Отец уважал старую дружбу. По вечерам они вспоминали школьные годы или службу в армии.

Но в нынешнем году отец нарушил это правило и нанял Хильд. Когда он сообщил нам об этом, мы удивились. Она жила здесь совсем недавно, мы ее и не знали. Отец же, напротив, иногда проезжал мимо их дома и встречал ее. Мы удивились, почему он нанял именно Хильд. И обрадовались. Все-таки веселей работать рядом с молодой девушкой, чем со стариками.

Мать ничего не сказала.

Хильд появилась утром, в час, когда приходят поденщики. На ней была обычная плохонькая одежда жницы. Тут-то я и обратил на нее внимание.

Когда она сидела за столом, Улав, мой брат, тоже обратил на нее внимание. Я уверен, что мы одновременно подумали об одном и том же.

— Милости просим, — приветливо сказала мать и протянула Хильд миску с едой.

Мать тоже обратила на нее внимание. Она пристально взглянула на девушку и приветливо протянула ей миску.

Мы наточили серпы и пошли в поле. Идти в тот день было легко. Легкими были облака и воздух. И вдруг я увидел, какая красивая у нас усадьба. Увидел именно в тот день. Все было гораздо красивей, чем раньше. И легче.

Впереди меня, подоткнув платье с одного бока, шла Хильд. На плече она несла жерди для сушки снопов. Мы тоже тащили жерди — относить их на поле входило в обязанности жнецов. Когда придет отец, жерди должны быть уже там. Хильд несла много жердей. Не долго думая, она схватила целую охапку — сильная, молодая.

И Улав нагрузил на себя столько, что я ахнул. В жизни не видал Улава с такой ношей.

— Ишь какие мы сегодня молодцы, — осмелился я съехидничать.

Он сделал вид, что не слышит. Просто взвалил на себя груду жердей и пошел впереди Хильд. Взрослый мужчина. Я приготовил язвительную усмешку на тот случай, если он оглянется. Но он не оглянулся.

Отец придет на поле потом, когда мы навяжем достаточно снопов. Пока что нас будет только трое. Я сразу увидел — ячмень желтый, зрелый, он удался на славу.

Мы начали жать. Со свежими силами работалось легко. И спина гнулась послушно. Но мы знали, что это ненадолго. Скоро нам станет тяжело.

Хильд…

Жала она ловко. И я как будто уже знал об этом. И о том, что она существует и придет к нам в усадьбу. Но все-таки не переставал удивляться.

Улав обернулся к ней.

— Наточить тебе серп? — спросил он.

— Если можно, — благодарно ответила она и пошла к нему со своим серпом.

Как это я сам не сообразил? Вполне мог бы сообразить. А теперь оставалось только смотреть со стороны. Улав точил долго. Точить он умел, а сейчас прямо-таки вкладывал в это дело всю душу. Улав был на год старше меня, он стал совершеннолетним еще в прошлом году, но ведь это еще не причина так себя вести! Я разозлился, забыл об осторожности и порезал палец. Нужно было завязать порез. Я мог попросить Хильд, и она сделала бы это, но, пустив в ход зубы, я справился сам.

До завтрака было еще далеко, когда Улав сказал:

— Давайте передохнем.

Хильд приветливо глянула на него.

Мы уселись на своих снопах. Вокруг, насколько хватал глаз, колыхался ячмень. Если сидеть тихо, можно было услышать, как шуршат колосья.

Улав начал что-то напевать. У него хороший голос, он часто поет, когда мы бываем одни в лесу или где-нибудь еще. Там он поет громко, не стесняясь. Сейчас он пел еле слышно, словно сам того не замечая. Перестав, Улав спросил:

— Как серп, хорошо режет?

— Да, — ответила Хильд.

— Давай его сюда, я подточу.

— Пожалуйста, — благодарно, как и в первый раз, сказала она. Повернувшись, Хильд потянулась, чтобы передать Улаву серп.

Это движение по-новому показало, как она красиво сложена. Хорошо еще, что мне разрешалось хотя бы смотреть на нее.