Рассказы - [66]

Рыженькая подруга Гарольда тоже молчала; она как раз читала все воскресные и еженедельные книжные обозрения и чувствовала, что наконец действительно проникла в художественные круги.

В большой гостиной, которую Клара постепенно заполняла китайщиной в духе Брайтонского павильона[36], осталось всего несколько хиловских[37] кресел матери. Мистер Флит, усевшись в одно из тех, что поудобнее, решил сказать хозяйке несколько похвальных слов по поводу ее панелей с драконами.

— Они восхитительно безобразны, — сказал мистер Флит, — но, — добавил он, ибо во вкусах не признавал половинчатости, — не бойтесь сделать все это еще во сто крат безобразней. Я бы хотел повсюду видеть драконов — извивающихся, сплетающихся в безобразных объятиях. Особенно на потолке.

Подобные разговоры были не для Шараги, и она рассеялась по комнате, стараясь поглотить как можно больше спиртного в кратчайшее время. Они добились у Клары разрешения приготовить в большой фарфоровой вазе крюшон. Шарага всегда стремилась смешать как можно больше разных напитков, чтобы сберечь драгоценное время и не канителиться с выбором.

Тристрам Флит робел перед Шарагой, особенно перед Хагетом. Иначе он не сделал бы этого замечания о драконах, он осознал его неуместность сразу. Он принял приглашение мисс Тёрнбул-Хендерсон выступить перед Клубом встреч писателей и читателей не без опаски, но она предложила такой хороший гонорар, что он по совести мог считать это своим долгом. Узнав, что один из вожаков молодого поколения тоже счел это своим долгом, он несколько взбодрился, но его огорчало, что их первая встреча происходит в столь непривычной обстановке. В таких случаях мы обычно находим прибежище — очень удобное прибежище — в ухаживании за молодой дамой. Однако у девушек Шараги были ненакрашенные лица и грязные волосы; они претили ему. Сдобная, хотя и несколько бессмысленная миловидность Клары, напротив, приводила его в восхищение. Он жалел о загубленном тет-а-тете. Но посвятить себя Кларе сейчас, нелепо связав себя в глазах Шараги и Хагета с ее клубом, гоняющимся за знаменитостями, — на это он пойти не мог. Поэтому, когда Хагет присел на корточки возле его кресла и завел по-мальчишески дружелюбный разговор, как обыкновенный любознательный студент, мистер Флит ощутил большое облегчение. Вскоре они обсуждали экономические перспективы, открывающиеся перед молодым писателем в современной Англии.

Шарага пыталась преодолеть свою робость перед китайским убранством тем, что без передышки пила; Клара пыталась преодолеть свою робость перед Шарагой тем, что безостановочно ей подливала. В короткое время выпили очень много.

Сьюзен была подавлена: Редж и Роза начали обжиматься. Она решила, что со стороны Хагета просто низость позабыть о Кенни в день его рождения.

— Это Кенни Мартин, — сказала она Кларе, — ему сегодня исполнился двадцать один год.

Если одежда Кенни Клару смутила, то его большеглазое лицо — нечто среднее между Джоном Китсом и кретином — ее попросту встревожило. Однако она подумала, что человек с такой «интересной» внешностью вполне может оказаться молодым гением.

— Не представляю себе, что может быть прекраснее этой поры, когда вам двадцать один год и вся творческая жизнь впереди, — сказала она.

Кенни не ответил. Его в отличие от Шараги не слишком поразило китайское убранство — ему приходилось бывать и в более роскошных апартаментах с потайными коктейльными буфетами и встроенными барами.

Клара сделала еще одну попытку.

— Писательство для вас — еще не основная профессия? — спросила она.

Кенни обернулся и посмотрел на нее.

— Понимаете, — сказал он, — мне надо послушать, что Хагет этому говорит. Мне это важно.

Клара опять залилась густым румянцем, но, вспомнив, что молодым гениям вообще свойственна такая странная бесцеремонность, решила не обижаться и ограничилась тем, что стала подливать Кенни еще чаще, чем другим.

В скором времени Хагет от вежливого разговора на практические темы перешел к изложению доктрины. Он очень верил в свою силу убеждения. Тристраму Флиту, убаюканному предварительными любезностями, льстил этот мужской разговор с представителем авангарда. Он не принадлежал к числу тех литературных деятелей, которые сделали себе профессию из умения легко находить общий язык с молодежью, и теперь жалел, что тут нет его сверстников, что некому быть свидетелями его удивительного успеха. Он вдумчиво кивал жестикулирующему Хагету.

Кенни подсел к ним поближе и глазел на них, как на рыб в аквариуме. Вокруг этой маленькой группы сгущался дым, и сквозь него видна была все сильнее пьяневшая молодежь, которая то обнималась и целовалась, то вдруг, напряженно выпрямившись, с пьяным преувеличенным почтением внимала их беседе. Даже Сьюзен с ее короткими растрепанными волосами и красным загорелым лицом стала похожа на подгулявшего студента из крикетной команды. Клара скользила и сверкала в дыму, как грациозная серебристая рыбка. Она чувствовала, что вечер удался, но не позволяла себе расслабиться.

Кенни все сильнее клонило ко сну. Речения Хагета доносились до него внезапными порывами и тут же выветривались. Но то, что до него доходило, представлялось его замутненному уму откровением, которого он жаждал.