Рассказы старого лешего - [37]
Подкрадываюсь еще ближе. Какие-то голоса… Еще несколько шагов — и мне стала видна палатка. Палатка стоит на месте… И вдруг я вижу… я вижу Сергея Сергеевича и Гептнера. Они стоят и что-то горячо обсуждают. Слава тебе… Мне стало тепло, даже жарко. Со всех ног я бросился к лагерю, запутался в своей амуниции, упал и наконец добежал до них, до моих зверски убитых друзей.
— В кого вы стреляли? Кого убили? Ну и напугали вы меня! Я подумал, что на вас напали тувинцы и вы лежите бездыханные. Нельзя же представить себе, что на вас напал медведь или лось.
— Не лось, а марал. Промчался как ветер через лагерь. Понимаете, мимо палаток, мимо костра… Но самое забавное, что наш гербаризатор дрыхнет и сейчас в своей палатке. Над ним мы стреляли, мертвый бы вскочил, а он дрыхнет. Вот это сон! За ноги можно из палатки вытащить — и не проснется!
Но что же заставило этого марала мчаться через лагерь? Ведь не по доброй же воле и не из озорства он влетел сюда?
— Мы вдогонку ему стреляли, — оправдываются охотники. — Досадно, черт возьми, рядом ведь был!
Куда мчался марал? Кто его напугал? Это так и осталось тайной. Он мчался через лагерь, явно ища защиты у человека. Но ведь не все бывают такие добрые, чтобы промахиваться по рядом бегущему крупному зверю. Могли ведь нечаянно и попасть! Но марал умчался, сделав переполох в лагере и напугав меня.
Мы долго обсуждали это событие и так и недодумались, чем и кем был напуган марал.
Этим не кончилась эта история. В душевном расстройстве я потерял палку с острым концом, к которой привертывается зонтик. Без нее — как без рук. Объявлена награда — пять рублей, и Кибезеков нашел. Все в порядке. Едем дальше.
Караван идет по склону горы. Шагах в трехстах два медведя мирно переворачивают камни и раскапывают мышиные норы. Нам они видны как на ладони. Туров и Гептнер хватают ружья и спускаются к медведям. Два выстрела. Один медведь лег, потом вскочил, сделал несколько прыжков и опять упал. Другой пустился наутек. Вдогонку ему прозвучали два или три выстрела, что только прибавило ему прыти. Убитый медведь был черный, довольно крупный. Честь разбойного нападения на него принадлежала Гептнеру.
Пришлось недалеко разбивать лагерь, снимать шкуру, жарить шашлык, развешивать на веревках присоленное мясо. Я, конечно, радуюсь остановке: рисую и медведя, и пейзажи, лагерь и костер.
Два месяца едем по звериным тропам, по альпийским лугам, по тайге, по горным вершинам. За все это время мы не видали ни одной человеческой души. И вот только теперь, когда мы проезжали высоко в горах вдоль Тана-Тувинской границы, нам встретился отряд пограничников. Их было пять человек и собака. Они ехали верхом на крепких алтайских лошадках. Отряд переезжал горную бурную реку. Это были рослые красивые молодцы. Они смело переправились через реку и подъехали к нам. Поздоровавшись, они спросили, кто мы, зачем и куда едем. Узнав, что это научная экспедиция Московского университета, они пожелали нам успеха, дружески распрощались с нами и уехали.
Эта встреча мне показалась интересной. Я хорошо запомнил ее, и когда в 1938 году в Москве открылась выставка «20 лет РККА и Военно-Морского Флота», я поставил туда свою картину «Пограничники», которая была приобретена Музеем Красной Армии и одобрена в печати.
Наше путешествие подходит к концу. В последний раз мы поднялись на перевал.
Прощайте, горные вершины, не сердитесь на нас, что мы нарушали ваше извечное безмолвие. Прощайте! Я никогда не забуду вас. Никогда не забуду ваши просторы, ваши туманные дали, плывущие по вашим склонам облака, бурные реки, цветущие луга, глухие ущелья, звериные тропы и тишину, ничем не нарушаемую тишину.
Мы стоим на вершине крутого откоса. Внизу перед нами долина реки Чулышмана. Нам видны крытые берестой юрты и около них люди, лошади, собаки. Дня три, как у нас кончился табак, и мы страдаем. Теперь мы надеемся, что эти люди дадут нам табаку, и мы оживем. Начался спуск. Очень трудный спуск. Приходится развьючивать лошадей и переносить вьюки на руках. Тропинка такая узкая (с левой стороны каменная стена) — не дает пройти завьюченной лошади. Развьючивать и опять завьючивать — это большая работа, и это надо проделывать часто на крутом откосе, с которого, того и гляди, покатишься вниз в глубокую пропасть. Наконец мы внизу. Запасаемся табаком. Курим сырые табачные листья. Мерзость ужасная, но другого нет — рады и этому.
Мы поставили свои палатки неподалеку от алтайских юрт и стали готовиться к ночлегу. Я стал зарисовывать юрты алтайцев. Это конусовидные постройки из жердей и березовой коры. Из одной юрты вылез на четвереньках ребенок лет двух. Он был совершенно голый, на траве была изморозь, и холодный ветерок тянул с горных вершин. Он вылез из-под двери и пополз по мороженой траве, как будто это был бархатный ковер в теплой комнате. Немного погодя вышла из юрты женщина, взяла за руку ребенка и, как щенка, отнесла его в юрту.
Заповедник. Это последний этап нашего путешествия. Здесь, в туристической базе, мы приобщились к мировой культуре. Обедали за столом. Гептнер сделал себе гоголь-моголь, о котором он мечтал на горных вершинах, Федулов выпил стакан водки. И вот, нагрузив большую лодку своими вещами, мы с проводником на корме поплыли по реке Бии.
