Рассказы - [2]
Ну и, видать, умаслил-таки Ништячку своей ненавязчивой привязанностью. Часа в четыре — в пятом, когда обед уже давно закончился, а ужин еще и не думал начинаться, когда новые посетители к кафе не подходят, а те, что еще сидят за столиками, ничего серьезного не заказывают, так, чисто кофе потягивают да пепельницы пачкают, — она сама принесла ему объедки. И не в пакетике, а на одноразовой тарелочке с голубой каемочкой. И даже вилку прихватила. Представляете?! В берлинских лесах последний медведь сдох — тот самый, что из зоопарка убежал, — так что им теперь придется герб менять!
Штрих стал было отнекиваться, но она взглянула на него — как гигантская морская черепаха на пачку новеньких стобаксовых бумажек на своем пути — и промолвила: «Меня дочь из дома выжила. Родная дочь. Так что я всем вам не верю. Особенно таким вежливыперднутым». И ткнула в парня тарелкой так, что тот едва успел перехватить.
Ночью, когда утихли пятничные торжества по поводу трехсотлетия граненого стакана, к их костру подкатили бомжи. И сразу стало ясно: что-то случилось. Уже на подходе слышались самые нижние, грозовые нотки в бочковом голосе Дюка Пизанского.
Кто такой Пизанский Дюк? Если вы видали Илью Муромца Врубеля, то лицезрели и Дюка. Копия. Только без шлема и прочих прибамбасов. И борода раза в три покороче. Дюк среди бомжей — явление особое, его даже и бомжем уже вряд ли можно называть. Выпуклился он года за три до того на речном вокзале, оплывший и осипший от запоя. Вокзальная милиция взялась гнать в три шеи: ты нам всех людей перепугаешь, а у нас — что ни день, то концерты, публика чистая ходит. Но тут его приметила охрана Центрального рынка — он поразил их степенностью, рассудительностью и, главное, силой. Показали начальнику — о, смотри, какой хрюндель! Надо себе забрать: он нам и бомжей в строгости держать будет, и если что не то — поможет, вон какой кряж! Начальник попил неделю водочку с новоявленным откровением природы и, придя в полный восторг, заявил:
— Да какой же это хрюндель?! Это ж настоящий барон!
— Не-е, барон — это у цыган, — возразил кто-то из охраны.
— Дюк, — предложил другой.
— Почему дюк? — удивился начальник. — Какой такой дюк?
— Ну, дюк — это герцог значит, только по-французски. Был такой Дюк Эллингтон. Он на рояле джаз играл. У него еще свой оркестр был.
— Негр?
— Негр.
— Ну что ж, Дюк — так Дюк. Но отмыть надо.
А так как бомж уже успел намять бока кое-кому из охраны — начальник все подбивал их на спарринг, а кому охота выглядеть в глазах работодателя сопляком, — то кто-то и добавил:
— Ага. Пизанский, Пизанский дюк.
— Какой такой пизанский? Почему это — пизанский? — опешил начальник охраны.
— А потому, что сокращенно.
Вот, так и повелось: Пизанский или просто Дюк, а что касаемо до сокращать — так то себе дороже.
И так же с тех пор сложилось, что ночует Дюк в бытовке грузчиков на базаре, а днем держит в строгости окружных бомжей и алкашей.
— Ишь, что удумали, лети ваши утки! — басил Дюк. — Даже волк — и тот у логова не куролесит. А вы, лети ваши утки!.. Мы — не гопники, мы — честные бомжи!
А случилось то, что Труха с Кишкой, с Прямой Кишкой.
Ну, Труха — он и есть Труха, что еще о нем скажешь. Рыло испитое, землистое и, точно гриб сушеный, в сплошной сеточке морщин. Маленький, дохленький, пальцем ткни — насквозь пройдет, а, как тот петух недотюканный, так и норовит исподтишка в печенку клюнуть. Кишка, ясный перец, — длинный такой, худющий, постоянно жует и тем не менее вечно голодный. Щетина, удивительное дело, всегда одной длины — трехдневного загула, самое что модно сейчас. И, как в прямой кишке, ничего-то у него не задерживается, лишь капля на носу пожизненно висит.
Так вот, Труха с Кишкой стопорнули какого-то синяка — ну, гекнули пьяного по темечку да, пока тот бекал-мекал, шементом и обшманали. Взяли три с чем-то косых, мобилу, кроссовки-джинсы, ну и, конечно, пакетик прихватили. А в пакете — две бутылки коньяка, коробка конфет шоколадных и разная там прочая хавка-травка по мелочи. По дороге наткнулись на Дюка с Безруким и Королевой Марго.
Безрукий вечно все ломает. Ему даже бутылки нести не дают — непременно разобьет. А у бабы зубы остались только на нижней челюсти — да какие там зубы, осколки одни и то через шаг. Ну, точно — зубцы на королевской короне.
Дюк для начала Трухе с Кишкой мораль в хлебала вправил, а потом — не пропадать же коньяку — все вместе и направились к Ништячке. Так что у них было бухалово, и они суетились.
— Запомни, Труха, — сказал Дюк, подняв первую стопку. — На носу себе заруби! Если еще раз такое случится — тебя там даже и не будет — сам уходи. Лучше сразу сам уходи. И остальных жалеть не буду. Поняли, лети ваши утки?
А тут мобильник запищал. Труха подмигнул, нажал кнопку: «Да?» — слушал, слушал, а потом и брякнул: «А ты скажи ему, пусть на это самое идет, как его, — ха-ха! — чисто на сердечное, в натуре! От всего сердца, мол, и — руки вперед и вместе. Да, да, вот так ему и скажи, чистосердечное одно его и спасет. Ну, бывай», — вновь подмигнул бомжам и загоготал.
И вдруг наш штрих забубнил:
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
Один из ключевых признаков современной постмодернистской литературы – фантасмагоричность. Желая выявить сущность предмета или явления, автор представляет их читателю в утрированной, невероятной, доведенной до абсурда форме. Из привычных реалий складываются новые фантастические миры, погружающие созерцающего все глубже в задумку создателя произведения. В современной русской литературе можно найти множество таких примеров. Один из них – книга Анатолия Субботина «Мадонна и свиньи». В сборник вошли рассказы разных лет, в том числе «Старики», «Последнее путешествие Синдбада», «Новогодний подарок», «Ангел» и другие. В этих коротких, но емких историях автор переплетает сон и реальность, нагромождает невероятное и абсурдное на знакомые всем события, эмоции и чувства.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.