Рассказы с того света - [15]

— Не глупите, родители, — резонно возразил я. — Просто заговорил немного раньше срока. Не станете же вы держать меня здесь в наказание?

Я перебиваю:

— Так это твоя тайна? Я и так знала, что ты рано заговорил. Они этим гордились. Мама рассказывала, они постоянно хвастались, потому что я в то время говорила лишь отдельные слова.

— Ошибаешься, как обычно, — говорит Бенни. — С тобой мать ходила на прогулку в любую погоду, по всему кварталу, в парки, на площадки. А меня держали в кроватке да в манеже, за решеткой.

— И это вся тайна?

— Есть и еще кое-что, похуже, — сказал Бенни. — Это не они мне читали. Это я им читал.

— Выходит… — я потрясена, — тетя с дядей не умеют читать. Как же твой отец справляется с работой?

— Портному нужны цифры, не слова.

— Но как они обходятся без чтения?

— Слушают радио, глупышка, — говорит Бенни. — С их точки зрения, мы все равно что «Один человек и его семья»[11]. А я — Малышка Снукс[12]. Они думают, мы «Голдберги»[13]. Но я в формат радиоприемника не вписываюсь, посему меня сплавляют в университет.

Бенни долго рыдал и качался на диване, потом отер глаза и пошел домой.

— Так что там с Бенни? — спрашивает мама. — Уже несколько недель, как он умер. Как прошли похороны? Где? Кто был? Много пришло народу?

— Я не была знакома с его друзьями, мама, — говорю я. — Мы с Сэмюэлом похоронили его в Нью-Джерси, там участки недорогие. Пришлось снять деньги с банковского счета, чтобы за погребение заплатить.

— Безответственный, не то что мы с твоим папой, — говорит мамуля. — Участок, бессрочный уход за могилами — все было предусмотрено.

— Ты менч, — говорю ей. — Настоящий.

Мама польщена. Она не избалована моими комплиментами.

— Это и есть главное, — говорит она, — быть менчем.

Но с темы не сбивается.

— Итак, расскажи про похороны.

— Ну, пришли его друзья. Люди-животные, люди-растения, люди-барби, люди-люди.

— Люди-животные — это как? — спрашивает мама.

— Борцы за права животных в полотняных туфлях.

— Он был добрый, — говорит она. — Особенно к животным. Ему ведь в лаборатории приходилось проделывать с ними ужасные вещи. А куда деваться, человек он подневольный. А кто такие люди-люди?

— Работники здравоохранения. Коллеги, врачи, медсестры, социальные работники.

— Значит, он и с приличными людьми водился? Отрадно слышать. А люди-барби?

— Сплошные буфера и ни капли мозгов.

— Брат Бенни? — ахает мама. — Вот это да!

В синагоге звучат привычные мотивы. Порой их разбавляют какой-нибудь новой мелодией, но прихожане этого не одобряют. Они любят службу, как туфли «Энна Джеттикс» — закрытые, удобные, всегда одинаковые.

— Итак, — поворачивается ко мне мама, — кто унаследует его состояние? Животные, растения, доктора с медсестрами или барби? И почему не ты? С какой-такой стати не ты?

Я качаю головой. Когда братец Бенни мне что дал в этой жизни?

— Что ты сказала у могилы? — спрашивает мамуля. — Ты ведь ездила на кладбище, да?

Был ужасно дождливый день, земля чавкала под ногами, залепленные грязью туфли вязли.

— Мы говорили о том, что его поместили в университет тринадцатилетним и это разрушило ему жизнь. С тех пор он так и шел по жизни с клеймом вундеркинда.

— Он так и не сумел найти свое место, — соглашается мамуля. — Что-то ему было рановато, а для чего-то он уже опоздал. Слишком рано, чтобы учиться в университете, слишком поздно, чтобы податься в хиппи. Несчастная жизнь! В чем вы его похоронили?

— В одном из его костюмов, — говорю я.

Про обтрепанные манжеты я умалчиваю.

— Держу пари, этот костюм еще с его бар мицвы, — говорит мама. — Ему всегда было плевать на свой внешний вид. И вот до чего он докатился. Умер, как босяк. Так что там слышно на этот счет?

— Следователь назначил нас исполнителями завещания.

— Может, он хоть что-то припас на черный день, — говорит мамуля. — Не мог же он за все эти годы ничего не заработать. Разве с его стороны, моя девочка, не будет мило немного о тебе позаботиться?

Мы часто говорили о родственных отношениях.

— Наши с тобой родители — двоюродные братья и сестры, — сказал Бенни. — Интересно, насколько это генетически на нас отразилось?

Я ответила:

— Ты уродился с прибабахом. И с золотыми руками.

Потом Бенни спросил:

— Двоюродным брату и сестре по-прежнему нельзя жениться?

— Да, — отвечаю. — У моих родителей незаконный брак.

Бенни спрашивает:

— А если двоюродные брат с сестрой любят друг друга?

— Им разрешается целоваться, — говорю я, — в одну щеку или в обе щеки и немножко в губы.

Бенни интересуется: а что, если нам нарушить правила?

— Нет, — заявляю я.

— И какие же это правила? — уточняет он.

— Двоюродным братьям и сестрам разрешается делить прошлое и настоящее, — разъясняю ему.

— А как насчет будущего? — любопытствует Бен.

— А в будущем не давать друг другу житья.

Он хохочет.

— Таково правило?

— Нерушимое, — отвечаю я.

— Покуда смерть не разлучит нас?

— Да, покуда смерть нас не разлучит.

И у нас были годы прошлого и настоящего. А потом братец Бенни сорвался.

— Как тебе моя крошка, Бен?

Девочка вся в ямочках и очаровательно гулит.

— Младенцы не по моей части, — отрезает он.

— Это не часть. Это твоя родня во втором колене, — говорю я.

— В третьем, если быть точным, — говорит Бен. — Третьесортная сестричка. Вот уж не думал, что ты станешь матерью. Ты вдруг сделалась взрослее меня.