Рассказы китайских писателей - [2]

Имя у него было некрасивое — Се Ян, оно отдавало классическим дыханием земли. Ян — это от «вскормленный небом»; вот тут в точку — не припомню, чтобы отец когда-нибудь болел. Наоборот, отчетливо помню его широченную грудь, черный ястреб на которой, когда отец обезглавливал гусей, казалось, расправлял крылья, готовый взлететь. Отец был человеком чрезвычайно мужественным, а улыбка — как у ребенка; это сводило женщин с ума, они так и ластились к нему, что не могло не укрыться от внимания матери, которая, однако, никогда не подавала вида. Мне же хотелось изловить жирного таракана и подложить им, чтобы распугать их всех к чертовой матери.

Вообще, мать моя тоже была красавицей: раньше, когда она работала продавцом в супермаркете Даймару, то пользовалась у мужчин большим успехом, однако у нее были гордость, выдержка и трезвомыслие — она всегда знала, что ей в конце концов нужно. С отцом же ее просто свела судьба — а от судьбы, как известно, не убежишь.

Они познакомились, когда мать была еще совсем молодой. Однажды она отправилась купаться со своими подругами; когда она отплыла от берега уже достаточно далеко, ногу ее свело судорогой, и мать начала тонуть. Подруги были слишком слабы, чтоб помочь ей, но тут, откуда ни возьмись, вынырнул крепкий мужчина и вытащил ее на берег. Таким образом отец не только спас мою мать, но после всего случившегося еще на протяжении получаса массировал ей ноги.

Его движения были четкими и уверенными, руки точно следовали контурам тела, а усилие было именно таким, какое должно быть, — не сильным, не слабым — и было удивительно, как такой могучий мужчина может столь деликатно обращаться с женской ногой. Под силу такое только человеку, чьи руки изо дня в день касаются чужой плоти.

— Никак не думала, что он окажется продавцом маринованных гусей, — вспоминала мать.

— Ведь мы даже не были знакомы, а ты лапал меня тогда битый час.

Отец смеялся в ответ:

— Я твой спаситель, а ты не больше, чем гусыня в моих руках.

Мать раззадоривали эти шутки, и она с кулаками бросалась на отца, а тому было все равно.

Мать решила:

— Ни за кого не пойду, только за Се Яна.

Бабушка оказалась прозорливей, как и подобает любой матери, — она не слишком одобряла этот брак, но было уже поздно — что суждено, того не миновать. Так что ко времени, когда мать забеременела мной, она вышла замуж за Се Яна.

Это было полностью ее решением, и, когда она, потеряв его, не стала плакаться в чужую жилетку — тоже ее решение. Из чего следует, что мать моя — женщина незаурядная.

Если бы не судьба, распорядившаяся подобным образом, то история моей матери могла бы сложиться иначе. Но ничего не попишешь — однажды попробовав маринованных гусей отца, она была обречена есть их до скончания дней. И я тоже.

Отец был родом из Чаочжоу; закоренелый сторонник патриархальных устоев, он никогда не посвящал женщин в свои дела: с кем он заводит дружбу, с кем встречается, — все это моей матери не касалось. Но мать мою он любил. Еще знаю, что он практиковал боевые искусства — так называемый Священный кулак: говорят, что человек, постигший эту технику, может обретать чудесные свойства, так что ни ножи, ни пули не смогут причинить ему вреда. Пожалуй, больше о моем отце я ничего и не знаю.

Мы жили в старом доме рядом с нашим рестораном: первый этаж — высокий, два других — низкие, — типичная древняя конструкция; деревянные лестницы, тусклый свет ламп. Мы жили на третьем этаже, с которого можно было попасть на крышу. Расположение нашего жилища было очень выигрышным: стоило только спуститься — и вот ты уже за прилавком. Дом этот перешел нам по наследству. Крыша примыкала к комнате, где отец тренировался, — это была его святая святых. Во время тренировок отец громко кричал, так что у нас в квартире была установлена специальная звукоизоляция. На крыше он занимался поднятием тяжестей или акробатикой; когда практиковался в Священном кулаке, то накрепко закрывал двери, так что нам, женщинам, секреты его тренировок оставались неведомы.

Знаю только, что каждые дней десять или раз в две недели он «призывал дух настоятеля», чтобы не растерять навыков или выйти на новый уровень мастерства.

Помню, однажды я услышала, как он бранит мать, — никогда прежде я не слышала, чтобы голос отца был настолько свирепым:

— Я же говорил тебе не входить без спроса! — кричал отец.

— Но комната очень грязная и вся пропахла потом, я только хотела прибраться в ней, — оправдывалась мать.

— Я и сам могу прибраться! Женщинам здесь делать нечего, — не уступал отец. — Запомни, никогда не входи в мою комнату без спроса, ни в коем случае не приближайся к алтарю учителя. Если зайдешь сюда во время месячных, тебе не поздоровится, так и знай! — И добавлял все тем же загадочным и гневным тоном: — Твои женские дела будут пострашнее любого заговора! — так мы узнали, что даже у нашего бесстрашного отца есть свои уязвимые места.

После этого случая мать больше не совала нос в «увлечение» отца.

В нашем ресторане работало еще два человека, однако матери от этого было не легче: она и убиралась, и сдвигала столы и стулья для клиентов, и стряпала, и встречала гостей, — короче говоря, была хозяйкой-разнорабочей, эдаким фактотумом. За какую бы работу она ни взялась, все у нее спорилось, даже головы гусям рубила, так что отцу пришлось бы нелегко, не будь у него такой помощницы. Наверное, это и есть «женская хитрость»: кто от кого зависел, в определенный момент было уже не понять.