Рассказы из далекого прошлого - [77]

— Наташа, что съ тобою? Что тетушка?

Опочиньева сѣла въ кресло.

— Мама моя очень больна, отвѣтила она. И мнѣ нездоровится что-то. Ну, а ты, кузенъ, какъ?

Княжна машинально бросила взглядъ на закусочный столъ и грустно улыбнулась.

— Тебѣ, кажется, и здѣсь не дурно живется? Не такая участь выпала на долю Кочубовскаго.

— Да, подхватилъ офицеръ, онъ одинъ изъ самыхъ важныхъ преступниковъ и содержится въ секретной. Къ нему никого не допускаютъ. Его будутъ судить за измѣну. Мы съ нимъ товарищи по корпусу. Кто могъ предполагать, что изъ него выйдетъ государственный преступникъ? Его смутилъ Кастальскій, котораго еще въ 1831 году слѣдовало повѣсить.

Наташа испуганно взглянула на говорившаго.

— Ужели и Кочубовскаго повѣсятъ? спросила она.

— Хорошо было бы, еслибъ его разстрѣляли, а то могутъ и повѣсить. Это будетъ позоръ для мундира, который онъ носитъ.

Княжна откинулась на спинку кресла и вскрикнула, схватившись за сердце.

Офицеръ и Левъ Львовичъ подбѣжали къ ней. Одинъ поднесъ стаканъ съ виномъ, а другой принялся откупоривать бутылку съ содовою водой.

— Оставьте меня, произнесла тихо Опочиньева. Мнѣ легче. Эти схватки, послѣ кончины папы, у меня часто бываютъ. Но ужели можетъ сбыться то, что вы сказали?

Глаза Наташи вопросительно остановились на офицерѣ.

— Вотъ, видите ли, отвѣчалъ онъ, мнѣ слѣдовало бы молчать о Кочубовскомъ. Что его казнятъ — это мое предположеніе. Заговоръ, въ которомъ онъ участвовалъ, имѣлъ громадные размѣры. Если Приволжскъ не взлетѣлъ на воздухъ, то только благодаря случайному безыменному доносу, открывшему глаза во̀-время начальству. Да-съ. Дворца не было бы, казначейство ограбили бы, взорвали дворецъ, городъ выжгли бы.

Драницынъ растопырилъ ноги.

— Ужели все это правда?

— Такіе слухи ходятъ. Нѣкоторые изъ арестованныхъ поляковъ не скрываютъ своихъ замысловъ. Они не раскаиваются въ нихъ, а сожалѣютъ, что имъ помѣшали ихъ исполнить. Кастальскій на допросѣ въ комиссіи закричалъ: «Еще польска не сгинѣла»!

— А Кочубовскій какъ себя держитъ? спросилъ Левъ Львовичъ.

— Онъ упалъ духомъ, на-дняхъ попросилъ Евангеліе.

У Наташи на глазахъ показались слезы. Она встала и обратилась къ Драницыну:

— Что передать отъ тебя мамѣ?

— Я желаю, чтобъ она скорѣе поправилась здоровьемъ. Обо мнѣ не думала бы. А ты, кузина, тоже побереги себя. Посмотри, на кого ты стала похожа? А, вѣдь, передъ тобой цѣлая жизнь!

— Цѣлая жизнь! машинально повторила Опочиньева. Зачѣмъ она мнѣ, если въ ней одно страданіе?

Наташа поцѣловала Льва Львовича, поблагодарила офицера за вниманіе и хотѣла выйти изъ камеры. Но вдругъ она что-то вспомнила и сказала караульному офицеру.

— Да. Позвольте васъ спросить, если это не секретъ. Есть среди арестованныхъ нѣкій господинъ Челевичъ?

— Его привезли на-дняхъ.

Княжна передала слѣдующее:

— Недавно мама послѣ сорокадневной панихиды по отцѣ легла уснуть. Въ это время на дворъ вбѣгаетъ деревенскій староста и кричитъ, чтобы доложили барынѣ, что крестьяне у кабака бунтуютъ. Ихъ напоилъ неизвѣстный человѣкъ, оказавшійся потомъ Челевичемъ, бывшимъ офицеромъ генеральнаго штаба. Челевичъ объявилъ, что привезъ съ собою «Золотую грамоту», по которой вся господская земля должна быть отдана крестьянамъ. Вообразите, что произошло въ деревнѣ!

Пьяные хотѣли итти на барскій дворъ, но хорошо, что староста предупредилъ ихъ. Бѣдную маму разбудили, она послала верхомъ дворецкаго за становымъ, который живетъ недалеко отъ Дарьина. Бунтовщика связали и отправили къ исправнику.

Офицеръ замѣтилъ:

— Такъ Челевичъ въ вашемъ имѣніи пойманъ? Онъ одинъ изъ серьезныхъ польскихъ агитаторовъ. Его давно ловятъ. Онъ разъѣзжалъ по губерніямъ Симбирской и Пензенской и произвелъ нѣсколько крупныхъ бунтовъ. Черезъ него много народа погибло и пошло въ Сибирь. Какое тяжелое время мы переживаемъ!

Прапорщикъ, очевидно, хотѣлъ казаться серьезнымъ въ глазахъ Наташи. Но она, молча, ему поклонилась, и, спустивъ вуаль, вышла изъ камеры.

VI.

Несмотря на свою относительную малую виновность, Драницынъ продолжалъ содержаться въ крѣпости. Какъ-то разъ, отъ скуки, онъ взобрался на окно и сталъ глядѣть въ верхнія стекла. Они выходили на небольшой дворъ съ разнообразными постройками. Передъ носомъ торчалъ двухъ-этажный фасадъ зданія изъ краснаго кирпича, а къ нему примыкала одноэтажная каменная пристройка, выкрашенная въ бѣлый цвѣтъ. Узникъ уставился въ противоположныя окна. Сквозь нихъ виднѣлись заключенные. Были окна съ желѣзными рѣшетками, были окна и безъ рѣшетокъ. Левъ Львовичъ живо сообразилъ, что за рѣшетками, навѣрно, сидятъ преступники важные, передовики въ возстаніи. И вотъ, насколько возможно, онъ присмотрѣлся къ зарѣшетчатымъ обитателямъ. Между ними онъ узналъ ксендза Бонифація и капитана Кастальскаго. Первый читалъ какую-то книгу, второй въ военномъ пальто прохаживался изъ угла въ уголъ по камерѣ. Драницынъ съежился на подоконникѣ, чтобы не обратить на себя вниманіе нелюбимыхъ людей, и повернулся къ окну, не украшенному желѣзомъ. Къ своему удивленію и радости, въ одномъ окнѣ онъ увидалъ фигуру Уральцева, маршировавшаго вдоль комнаты. Левъ Львовичъ готовъ былъ кричать, лишь бы на него посмотрѣлъ другъ. Но послѣдній, точно загипнотизированный, самъ подошелъ къ окну, замазанному мѣломъ въ нижнихъ стеклахъ, влѣзъ на него и поглядѣлъ на дворъ. Въ одинъ мигъ онъ замѣтилъ Драницына и послалъ ему нѣсколько воздушныхъ поцѣлуевъ. Пріятели принимались говорить посредствомъ пальцевъ, но, видимо, не понимали другъ друга. Такой разговоръ продолжался нѣсколько часовъ и страшно измучилъ обоихъ. Наконецъ, Иванъ Павловичъ догадался изъ пальцевъ дѣлать цифру, а въ воздухѣ чертить соотвѣтствующую ей букву. Эту азбуку Драницынъ усвоивалъ постепенно, терпѣливо. Спустя нѣсколько дней пріятели могли свободно обмѣниваться интересными новостями. Между прочимъ, Уральцевъ просилъ своего пріятеля немедленно послать къ его знакомому П… и предупредить, что у него на-дняхъ будетъ произведенъ обыскъ. Левъ Львовичъ обѣщалъ исполнить желаніе профессора. Послѣдній также передалъ, что былъ вызванъ въ кабинетъ генералъ-губернатора и искренно передъ нимъ изложилъ свои политическія убѣжденія. Иванъ Павловичъ высказался такъ: