Рассказы из далекого прошлого - [78]

«Я не скрою, что пришелъ на польское сходбище врагомъ нашего правительства, а вышелъ изъ него разочарованный въ мечтахъ и разбитый въ своихъ предпріятіяхъ. Изъ рѣчей поляковъ я понялъ, что у нихъ есть ясно выработанный идеалъ: это — возобновленіе своего королевства въ его историческихъ границахъ. Тутъ ощущаешь почву, и на почвѣ этой стоящихъ людей. Мы же, руссскіе либералы, отрицая до-Петровскую Россію, хотимъ создать изъ нея новое государство на такихъ началахъ, которыя еще неизвѣстно, на сколько примѣнимы къ нашему національному характеру, къ нашему духовному складу. Къ сказаннымъ мыслямъ, я, къ сожалѣнію, пришелъ слишкомъ поздно, чуть не наканунѣ своего ареста, но пришелъ безповоротно. Я достоинъ наказанія, такъ какъ не донесъ на извѣстный мнѣ заговоръ, но я перенесу съ покорностью ожидающую меня кару. Здѣсь ли, или въ Сибири, но я уже не врагъ правительства, я глубоко сознаю, что оно, а не либералы хранятъ въ себѣ истинныя требованія народа своего и удовлетворяютъ ихъ, соображаясь съ духомъ эпохи. Это не слова страха, а результатъ идей, выстраданныхъ мною».

Къ моему удивленію, генералъ въ отвѣтъ мнѣ сдѣлалъ нѣсколько замѣчательныхъ возраженій, поставившихъ меня въ совершенный тупикъ. Мы привыкли думать, что генералы только приказываютъ, а они и разсуждаютъ, да не хуже насъ.

Послушай генералъ-губернатора:

«Вы, вотъ, все такъ торопитесь, господа. Давай вамъ конституцію. А по моему мнѣнію, и освобожденіе крестьянъ у насъ не глубоко продумано. Его надобно было совершить, не торопясь, и не въ той формѣ, въ какой оно явилось. Помѣщики разорены, а крестьяне не удовлетворены. Вы — человѣкъ ученый. Скажите, въ какомъ государствѣ, помимо революціоннаго способа, отнималась вѣковая собственность у одного изъ сословій? Такого государства нѣтъ. А у насъ дворянство, по волѣ Царя, подѣлилось своею землею съ крестьянами. И что же за эту жертву оно отъ васъ, господа, заслужило? Съ пѣною у рта либералы травятъ въ печати дворянство. Теперь, какъ и вамъ, конечно, извѣстно, подготовляются еще двѣ коренныхъ реформы: судебная и земская. Кто же является ихъ проводниками? Опять таки Царь и его дворяне. Какъ вы ни воюйте противъ привилегированнаго положенія послѣднихъ, а они люди почвы, исторіи и тѣсно связаны съ народомъ. Ну, а вы, вольнодумцы, можете ли управлять судьбами государства? Ваши политическія теоріи, взятыя на прокатъ у Запада, не примѣнимы къ намъ. Парламентаризмъ тамъ хорошъ, гдѣ народъ умѣетъ своихъ представителей заставить уважать свои преданія. Такова Англія. А вы, господа, хотите навязать чужія учрежденія нашему народу; хотите въ немъ уничтожить то, что онъ отъ отцовъ воспринялъ съ плотью и духомъ. Я говорю о православной вѣрѣ и Царѣ. Чѣмъ безъ нихъ станетъ матушка Русь? Вы ступайте-ка, посудите и подумайте объ этихъ вопросахъ». Генералъ слегка привсталъ съ кресла, давая мнѣ тѣмъ знать объ окончаніи аудіенціи. Я вернулся въ свою камеру и всю ночь не могъ заснуть. Слова: «православная вѣра, русскій Царь» — не выходили изъ моей головы. И, вотъ, я пришелъ къ какимъ выводамъ:

Многовѣковыя народныя вѣрованія большого государства и соединенные съ ними обычаи и наклонности создаютъ, если можно такъ выразиться, физіономію національности, составляютъ ея основныя черты. Разрушать ихъ опасно, потому что безъ нихъ національность теряетъ присущія ей качества, отдѣляющія ее отъ другихъ народностей. Мы, интеллигенты, дѣлаемъ величайшую ошибку, относясь къ православію съ пренебреженіемъ, точно къ вѣрѣ, стоящей ниже нашихъ умственныхъ требованій. Если наша вѣра въ теченіе вѣковъ удовлетворяла геній русскаго народа, сплотила его въ могущественную, непобѣдимую многомилліонную массу, то, значитъ, именно въ этой вѣрѣ таится неизсякаемый родникъ русской мощи и ея славы. То же самое приходится сказать и о царской власти. Ореолъ Царя не отдѣлимъ отъ православія. Царь и православіе объясняютъ и дополняютъ другъ друга. Но наше православіе не есть православіе греческое, румынское, сербское. Наше православіе — русское. Грекъ, румынъ и сербъ могутъ имѣть короля, а мы не можемъ. Намъ присущъ только Царь, рожденный изъ нѣдръ народнаго духа и служащій истиннымъ выраженіемъ его мощи. Я вижу, ты махаешь руками, думаешь, что я заврался. Нѣтъ, братъ, я не даромъ сижу въ крѣпости второй мѣсяцъ и сдѣлался мудръ, яко змій.

Въ отвѣтъ на эти слова Драницинъ показалъ своему пріятелю такой жестъ, при видѣ котораго Иванъ Павловичъ плюнулъ и отошелъ отъ окна.

VII.

Наташа вернулась въ номера, находившіеся на Бѣломъ прудѣ. Здѣсь остановилась она съ своею матерью. Княжна, молча, прошла черезъ маленькую залу, не замѣтивъ Прасковьи Яковлевны, сидѣвшей у окна въ креслѣ. Вошедши въ спальную, Наташа не выдержала и заплакала. Въ комнату вошла мать. Дочь кинулась къ ней на шею.

— Прости меня, мама! Я не видала тебя! Но знаешь, мама? Его повѣсятъ, или разстрѣляютъ! Это ужасно!

Генеральша ничего не понимала. Печальная, убитая, одѣтая, какъ и дочь, въ глубокій трауръ, она машинально спросила:

— Кого повѣсятъ? Кого разстрѣляютъ?

— Кочубовскаго!

Глаза Опочиньевой вспыхнули. Она строго замѣтила: