Рассказы из далекого прошлого - [56]

Непривѣтливо глядятъ отверженцы общества. Испитые, желтые, съ землянаго цвѣта лицами, они несутъ въ себѣ длинный рядъ непрерывныхъ страданій. Съ ними арестанты свыкаются, никому не жалуются и отъ постороннихъ не требуютъ себѣ сочувствія. Непрерывныя муки, какъ и частыя радости, вырабатываютъ въ людяхъ апатичное отношеніе къ жизни.

Съ удивленіемъ арестанты услышали команду: смирно!

Зашевелилась камера, словно пчелы въ ульѣ, и стала присматриваться къ тому, что происходило у входныхъ дверей. Семья генерала въ сопровожденіи начальника этапа и конвойныхъ солдатъ вошла въ арестантскія помѣщенія. Княгиня и ея дочь не ожидали того, что ихъ встрѣтило. Промозглый воздухъ, пахнувшій имъ въ лица, одурманилъ ихъ. Дамы отшатнулись назадъ, въ корридоръ, и попросили здѣсь представить имъ нѣкоторыхъ женщинъ, слѣдовавшихъ со своими дѣтьми. Прасковья Яковлевна сѣла на поданный стулъ и участливо разговаривала съ будущими сибирячками. Она нашла для нихъ слова утѣшенія и говорила:

— Безъ раскаянія нѣтъ искупленія. А раскаяніе и искренняя молитва смягчаютъ самыя тяжелыя страданія. Ваша доля не такъ мрачна, какъ вамъ кажется. У васъ есть дѣти, которыхъ вы обязаны охранять и сдѣлать добрыми. Черезъ нихъ вы узнаете сладость ласки, забытую вами; Богъ милостивъ для всѣхъ. Онъ не осудилъ раскаявшуюся грѣшницу, а простилъ ее, и сказалъ: «Ступай, и впредь не грѣши». Васъ покаралъ законъ, безъ котораго не существуетъ ни одного государства, но тотъ же законъ можетъ и помиловать васъ, если вы съ христіанскимъ терпѣніемъ перенесете свое заслуженное наказаніе. Будьте добры, и молитесь. Истинно несчастенъ только тотъ, кто лишенъ благодати молитвы.

Княгиня растрогалась, ея голосъ нѣсколько дрожалъ, растрогались и нѣкоторыя арестантки. Ихъ разсказы, правдивые и лживые, носили на себѣ печать драматизма, разладъ съ общественными и экономическими условіями дореформенной Руси. Одна молодая женщина, съ красивыми чертами лица, изможденными муками и болѣзнями, чистосердечно призналась княгинѣ, что она изъ ревности отравила свою госпожу, мужъ которой жилъ съ преступницей. Виновную наказали плетьми и сослали въ каторгу.

Наказали плетьми! Эти слова какъ-то странно звучатъ теперь въ нашихъ ушахъ. Почти съ четверть вѣка прошло съ той эпохи, какъ отмѣнены у насъ тѣлесныя наказанія за уголовныя преступленія, отмѣнена и торговая казнь, отдававшая на народный позоръ человѣческую личность. Но что же? Улучшился ли человѣкъ, вообще, оттого, что его не мучаютъ физически? Положительный отвѣтъ на поставленный вопросъ невозможенъ. Въ русскую жизнь вошли новые факторы, невѣдомые старымъ поколѣніямъ, творившимъ преступленія, въ большинствѣ случаевъ, подъ непосредственнымъ вліяніемъ грубыхъ страстей. Нынѣ владѣютъ нами тѣ же страсти, но онѣ маскируются какими-то высшими побужденіями, не существовавшими прежде желаніями. Мы совершаемъ гадости гораздо худшія, чѣмъ въ старину, а отвергаемъ наказанія, практиковавшіяся въ ту же старину. Справедливо ли это? То, что мы именуемъ цивилизаціей, еще не перевоспитало человѣка. Все нравственно-драгоцѣнное осталось лишь въ Евангеліи. Заповѣдь о любви къ ближнему молчитъ въ современныхъ людяхъ, въ ихъ положительной наукѣ, стремящейся самостоятельно, безъ помощи религіи, довести насъ до совершенства. Мы продолжаемъ блуждать въ душевной тьмѣ. Человѣкъ образованъ, и не стыдится быть подлецомъ. Его слѣдовало бы карать за злыя дѣянія, а мы стараемся увѣрить себя, что далеко отошли отъ варварскихъ эпохъ, что ненужно насилія даже относительно завѣдомыхъ негодяевъ. А въ итогѣ человѣчество духовно не прогрессируетъ.

VII.

Генералъ, не привыкшій отступать ни предъ какими препятствіями, хотя поморщился отъ арестантскаго воздуха, но бодро продолжалъ свой путь. На немъ съ любопытствомъ остановились сотни бритыхъ головъ, въ грубыхъ сѣрыхъ халатахъ и курточкахъ съ желтыми тузами на спинахъ. Опочиньевъ нѣкоторыхъ разспрашивалъ, за что они подверглись наказанію. Онъ услышалъ отвѣты, напоминавшіе анекдотъ о Николаѣ первомъ. Послѣдній посѣтилъ какъ-то провинціальный тюремный замокъ и на свой вопросъ арестантамъ: за что они сидятъ? получилъ отвѣты: «за напраслину», «по наговору», или «не могу знать». Только старый отставной солдатъ упалъ къ ногамъ Государя и со слезами на глазахъ произнесъ:

— Виноватъ, Царь-батюшка, грѣхъ попуталъ, за воровство сижу!

Императоръ въ негодованіи воскликнулъ:

— Вонъ, негодяй, изъ тюрьмы! Тебѣ не мѣсто среди честныхъ людей!

Князь улыбнулся при мысли о приведенномъ случаѣ и не замѣтилъ, что на него пристально смотрѣлъ какой-то старикъ съ подслѣповатыми, лукавыми глазами, съ ястребинымъ носомъ, съ изрытыми морщинами на бритыхъ щекахъ. На его головѣ былъ длинный чубъ, какой носили въ старину казаки и шляхетскіе представители. Онъ неожиданно обратился къ генералу по-польски:

— Не была ли ваша милость въ Польшѣ?

— Какъ же, охотно отвѣтилъ Опочиньевъ. Я штурмовалъ Варшаву.

Старикъ, задрожавъ, продолжалъ свою рѣчь:

— Ваша милость, ваше сіятельство! Я зналъ князя, носившаго вашу фамилію. Онъ стоялъ долгое время со своимъ гусарскимъ полкомъ въ Ломжѣ, въ моемъ домѣ, и коханился съ моею дочерью Жозефиной. Она прижила съ нимъ сына Станислава. Князь любилъ мальчика, и, уѣзжая изъ Польши въ Россію, обѣщался скоро вернуться и жениться на моей дочкѣ. Съ тѣхъ поръ мы ничего не слыхали о немъ. Станиславъ воспитывался въ католической семинаріи и сдѣлался добрымъ полякомъ. Въ 1848 году онъ воевалъ противъ русскихъ въ венгерскихъ войскахъ, а въ повстанье 1863 года сражался съ вашими солдатами. Онъ дослужился до званія «довудца» и былъ уполномоченъ Народовымъ жондомъ убить Муравьева. Въ Гроднѣ схватили моего Стася, привезли въ Вильну и повѣсили. У него нашли мои письма, арестовали меня и на старости лѣтъ выслали въ Сибирь. Не родственникъ ли вамъ, ваше сіятельство, тотъ князь? Запамятовалъ, какъ его зовутъ.