Рассказы - [27]

Вот какие мысли обуревали меня, как вдруг женщина поднялась с колен, повернулась ко мне и сказала прерывающимся от гнева голосом:

«Сударь, я красива, клянусь вам! Я молода, мне всего девятнадцать лет. До сих пор я была чиста, как Божий ангел... И я ваша... ваша... Возьмите меня!..»

Она обвила мою шею руками, и в тот же миг я почувствовал, что губы ее прильнули к моим губам, и болезненная дрожь пробежала по ее телу, словно это был не поцелуй, а укус; тут огненная пелена застлала мне глаза.

Десять минут спустя я держал ее, полуживую, в своих объятиях: запрокинув голову, она безутешно рыдала.

Постепенно она пришла в себя; я различал в разрезе маски ее блуждающий взгляд, видел открытую часть ее побледневшего лица, слышал, как стучали ее зубы, словно у нее был приступ лихорадки. Все это до сих пор стоит у меня перед глазами.

Тут она вспомнила все, что произошло, и упала к моим ногам.

«Если вы хоть немного сочувствуете мне, — сказала она рыдая, — если хоть немного жалеете несчастную, — отверните от меня свои глаза и никогда не пытайтесь узнать, кто я. Дайте мне уйти, забудьте обо всем: я буду помнить о случившемся за себя и за вас!..»

С этими словами она вскочила с проворством ускользающей от нас мысли, побежала к двери и отворила ее.

«Не следуйте за мной, сударь, во имя Неба, не следуйте за мной!» — воскликнула она, обернувшись ко мне в последний раз.

Дверь с шумом захлопнулась, встав преградой между нами, и скрыла ее от меня, словно это было видение. Больше я ее не видел!

Больше я ее не видел! Прошло десять месяцев, я искал ее повсюду — на балах, в театрах, на гуляньях; всякий раз, заметив вдалеке женщину с тонкой талией, миниатюрной ножкой и черными волосами, я следовал за ней и, обогнав ее, оборачивался в надежде, что вспыхнувший румянец выдаст ее. Я нигде так и не нашел своей незнакомки, ни разу больше не видел ее... разве что ночью, в своих сновидениях! О, там, там она приходила ко мне, я ощущал ее тело, ее объятия, ее укусы и ласки, такие жаркие, что в них было нечто дьявольское; затем маска спадала, открывая самое странное лицо на свете, то расплывчатое, словно подернутое дымкой, то сияющее, словно окруженное ореолом, то бледное с белым голым черепом, с пустыми глазницами и редкими шаткими зубами. Словом, после этого маскарада я потерял покой, меня сжигала безрассудная любовь к неизвестной женщине; всякий раз я надеялся найти ее и всякий раз терпел разочарование; я ревновал ее, не имея на это права, не зная, к кому мне следовало ее ревновать, не смея признаться в охватившем меня безумии, и все же оно преследовало, подтачивало, снедало, сжигало меня.

С этими словами он вытащил спрятанное на груди письмо. — А теперь, когда я все тебе рассказал, — проговорил он, — возьми это письмо и прочти его.

Я взял его и прочел следующие строки:

«Быть может, Вы забыли несчастную женщину, которая ничего не забыла и умирает оттого, что не в состоянии ничего забыть.

Когда Вы получите это письмо, меня уже не будет на свете. Сходите, прошу Вас, на кладбище Пер-Лашез и скажите сторожу, чтобы он показал Вам среди свежих могил ту, на надгробном камне которой будет начертано только имя “Мария”. А когда Вы подойдете к этой могиле, преклоните колени и помолитесь».

— Так вот, — продолжал Антони, — я получил это письмо вчера, а сегодня утром был на кладбище. Сторож провел меня к ее могиле, и я два часа молился и плакал, стоя на коленях. Подумай только! Она лежала здесь, в земле, эта женщина!.. Ее пламенная душа отлетела. Истерзанное духом тело согнулось и надломилось под гнетом ревности и угрызений совести. И теперь она спала вечным сном, здесь, у моих ног. Она жила и умерла неведомая мне... Неведомая, и заняла в моей жизни место, как и в своей могиле!.. Неведомая, и заточила в моем сердце холодный и бездыханный труп, как и тот, что покоится в ее гробнице! О, слышал ли ты что-нибудь подобное? Известна ли тебе столь же странная история? Итак, всякая надежда потеряна! Я уже никогда не увижу ее. Даже вскрыв ее могилу, я не узнаю черты, которые помогли бы мне воссоздать некогда живое лицо. А вместе с тем я люблю ее, понимаешь, Александр? Я люблю ее до безумия. Ни минуты не колеблясь, я покончил бы с собой, чтобы соединиться с ней за гробом, если бы знать, что и там она не останется навеки такой же неведомой мне, как и на этом свете.

С этими словами он вырвал письмо из моих рук, несколько раз прижался к нему губами и заплакал как ребенок.

Я обнял друга и, не зная, чем утешить его, заплакал вместе с ним.

Керубино и Челестини

I

То, что я собираюсь рассказать читателю, всего лишь сцена из жизни разбойников, и ничего более. Следуйте за мной в Ближнюю Калабрию; мы взберемся на один из пиков Апеннин, достигнем его вершины и, повернувшись лицом к югу, слева увидим Козенцу, справа — Санто Лючидо, а прямо перед собой, примерно в тысяче шагах, дорогу, круто спускающуюся по склонам той же самой горы и в настоящую минуту освещенную многочисленными кострами, вокруг которых толпятся вооруженные люди. Эти люди посланы для поимки разбойника Джакомо, с чьей бандой они весь вечер вели ружейную перестрелку; однако после наступления ночи отряд не решился преследовать бандитов и ждал рассвета, чтобы обыскать всю гору.