Рассказ об одном классе - [11]

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Как-то под вечер приехал из бригады Пшеничный. Привез его Бурун на вездеходе — появилась у нас такая любопытная машина и, конечно, неведомыми путями попала к Буруну. Как он сам объяснил — «на апробацию»… Бурун на все лады расхваливал вездеход, а Пшеничный восседал в машине, как восточный владыка.

Клава накормила его ужином (Бурун сразу ушел к друзьям, которых у него было много, но мы никого из них не видели — друзья Буруна жили возле пристани в рыбачьих бараках). А Пшеничный, придя в общежитие, попросил у Левки его джерсовую сорочку и долго приглаживал у зеркала пышные волосы.

— Глядите, как Ползучий прилизывается, — комментировал Левка. — Не иначе на свидание собрался.

Пшеничный самодовольно ухмыльнулся. Но вместо того чтобы исчезнуть, послонялся по общежитию, а потом неожиданно предложил:

— Пойдемте наших девчонок навестим.

— Их? — насмешливо переспросил Левка. — А может, оставишь в покое множественное число?

— Могу, если тебе так хочется…

Мы пошли в «девичий домик». Там было шумно. Девчонки сообща занимались уборкой. На нас зашикали и сразу загнали в какой-то угол. Пришлось ждать, покуда вымоют пол. Потом вдвое больше времени ушло на сборы. В конце концов Алька вышел из себя:

— Сколько можно! Бессмысленная, нерациональная трата времени. Ведь вы уже причесаны, что же еще нужно? Пойдемте в красный уголок.

— Эх, Алик! — укоризненно проговорил Пшеничный. — Не понимаешь ты слабый пол. А ведь все для нас делается, заметь. Для нас.

В красном уголке устроили танцы. Пшеничный не пропустил ни одного.

— И все с Катей… — вырвалось у меня. Сева, который оказался рядом, недоуменно поднял бровь, потом бровь опустилась, но Сева ничего так и не сказал. Я стал наблюдать за Пшеничным и увидел, как он что-то говорит Кате, она слушает, улыбается, покачивает головой.

Мне надоела эта волынка, и я направился к двери. Но Катя догнала меня, и схватила за рукав. Пшеничный пробирался к нам.

— Пойду-ка я домой, — сказал я Кате. — Надоело.

Пшеничный охотно поддержал меня:

— Конечно, пусть идет, раз не танцует.

— Я тоже пойду, — решила Катя, и мы вышли из красного уголка втроем. По дороге Пшеничный рассказывал анекдоты, был весел и возбужден. Я мрачно молчал: не нравилось мне все это. Когда мы проводили Катю и пошли домой, я ему об этом сказал, но Пшеничный не рассердился, а стал упрекать меня в эгоизме:

— Слушай, мы же одноклассники. Столько лет учились вместе, а теперь ты вдруг на меня косо смотришь. Только оттого, что мне нравится Катя. Ну нравится — и что же? Ты что — воспитан на традициях домостроя? Уж не хочешь ли ты предъявить на нее права?

— Какие там права, дурак! Просто мы…

— Ага! Нет! Так что же тебе надо? Испугался, что я тебе мешаю?

Это уже слишком. Я разозлился.

— Ничего я не испугался, делай, что тебе вздумается, но если ты ее обидишь…

— Какая чушь! Да ты, влюбленный антропос, совсем голову потерял!

До самого дома мы молчали.

Пшеничный стал приезжать к нам довольно часто.

Второй день работаем на разгрузке баржи, которую приволок наш маленький катер. В барже важный и крайне своевременный груз — сборные домики и кирпич. Детали домиков выгрузили быстро, но с кирпичом пришлось повозиться. Афанасий организовал конвейер, и постепенно на берегу стала вырастать кирпичная горка.

Сегодня с самого утра зарядил мелкий, нудный дождь. Ребята ругали погоду, скользкие тяжелые кирпичи, нерасторопное начальство, которое не сумело получить груз летом.

— Непроизводительный, нерациональный труд, — сердился Алик.

Ребята охотно поддакивали, поглядывая на Джоева, который вместе с нами с самого утра стоял в цепи между Афанасием и Севой. Джоев сдерживался, хотя и сам был зол как черт на нерасторопных снабженцев. Левка потихонечку подначивал.

— Другие-то Братскую ГЭС строят… А мы… рыбку разводить будем.

— А что? — наивно заметил Афанасий. — Очень даже подходящее занятие.

— Ага, — охотно согласился Левка. — Для пенсионеров…

— Пошто так? — заморгал Афанасий, а Генка Черняев сердито буркнул:

— Ох и выдам я сегодня кому-то…

Левка умолк. Но кипучая его натура жаждала активных действий.

Степенный, неторопливый, умеющий делать буквально все, неутомимый Афанасий четко и ловко захватывал у соседа и передавал Джоеву кирпичи. Примерно в таком же ритме работал и Джоев, но дальше ритм безжалостно ломался. Еще бы, ведь директор передавал кирпичи не кому-нибудь, а Севе!

Левка приступил к действиям:

— Товарищ директор, разве так можно! Вы же не ритмично работаете. Вправо поворачиваетесь более энергично и резко, а влево совсем медленно.

— Смеешься?! А что я могу поделать, если твой друг не джигит? Вах!

После обеда, едва становимся на разгрузку, дождь переходит в мокрый снег. Наскоро посовещавшись, отправляем девчонок сушиться, а сами швыряем скользкие кирпичи. Над головами проносится вертолет. И как здешние пилоты летают в такую погоду?

Через час небо очистилось, с реки подул резкий ветер, темная вода Серебрянки пошла ломаными полосами. Директор ушел, едва застрекотал вертолет, и командует теперь Афанасий.

— Разрешите прикурить?

С удивлением поворачиваюсь, натыкаюсь на рослого парня в модном пальто и теплой шапочке-пирожке.