Рассказ лектора - [52]

Снег падал на ресницы, залеплял глаза. «Это не мое дело, — думал Нельсон. — Пусть увольняют Кугана, пусть Акулло с ним судится, пусть Кралевич застрелит его среди бела дня. Анонимки прекратятся независимо от моего вмешательства. А у меня на совести не будет профессионального убийства».

Нельсон обогнул киоск и столкнулся нос к носу с Тимоти Куганом. Поэт вытаращил глаза и отпрянул назад. Куган был в заснеженном черном пальто до колен, подбородок замотан черным шарфом. Оба заметались из стороны в сторону, как комики в немом кино, потом Куган засопел и двинулся в обход киоска. Боль в пальце сфокусировалась, как в сварочном аппарате, Нельсон закусил губу, чтобы не вскрикнуть, и запрыгал на тротуаре, размахивая рукой. Шаги Кугана быстро удалялись по Мичиган-авеню. Нельсон приплясывал от нерешительности. «Не будет беды, если я с ним поговорю, — решил он. — Может, он не писал анонимок, и Акулло будет так же рад это узнать».

Нельсон обежал киоск и бросился за поэтом.

— Профессор Кутан! — крикнул он как можно бодрее. Поэт на автопилоте прошел еще несколько шагов и

обернулся: руки в карманах, голова ушла в шарф. Нельсон, улыбаясь, догнал его.

— Послушайте, — сказал он, — можно угостить вас стаканчиком?

Кутан осовело взглянул на Нельсона. Было почти слышно, как ворочаются его перегруженные алкоголем мозги.

— Конечно. — Куган пожал плечами. Нельсон пошел рядом, подстраиваясь под его шаг. Они переждали на тротуаре, пока впереди пронесется стайка машин. Снег падал между ними, как занавес. Куган искоса взглянул на Нельсона.

— Кто вы? — спросил он через шарф.

— Друг[95], — отвечал Нельсон Гумбольдт.

8. НЕЛЬСОН В НОЧНОМ ГОРОДЕ [96]

Несколькими часами позже, в проулке, Нельсон и Куган писают на стену.

— А-а-ах! — выдыхает Куган. От кирпичей перед ними идет пар. — Простые радости бедняков.

На стене, в нескольких дюймах от Нельсонова носа, надпись из аэрозольного баллончика — многолетней давности памятник студенческого радикализма: «Да здравствует ИРА!»

— Я упоминал, — говорит Нельсон, — что моя жена — ирландка?

Он что-то собирается спросить у Кугана, собирается спросить весь вечер, но шестеренки прокручиваются вхолостую, и он не может вспомнить, в чем, собственно, вопрос. Куган оказался классным прикольщиком, отличным мужиком, джентльменом и к тому же образованным, как сволочь. Нельсона качает, струя мочи прыгает вправо-влево, словно из брандспойта. Нельсон притворяется, что тушит пожар.

— Смотри, куда целишь, Клинк, иезуит несчастный! — Куган щиплет его за руку. — Я уже крещен!

Больше ничего Нельсон не помнит. Который час. Какой день. Где он находится.

— Ой! — вскрикивает Нельсон, когда до его замедленного сознания доходит наконец боль от щипка.

Куган отступает на шаг и с церемонной важностью заправляет свои причиндалы.

— Застегнись, Клинк. Ночь молода.

Из проулка на улицу: Куган впереди, Нельсон в нескольких шагах сзади. Они уже далеко от университетского городка, в безвкусно облагороженных улочках Гамильтон-гровз, недавних рабочих кварталах. Выметенные подчистую продмаги и заколоченные обувные лавчонки чернеют между залитыми неоном спортивными барами и молодежными бистро. Нельсон на ходу медленно поворачивается вокруг своей оси, силясь понять, куда же они идут, цепляется одной ногой за другую и чуть не падает. Кутан в нескольких шагах впереди, перед скошенным окном дорогого салуна. Сразу за стеклом двое молодых гладкорожих яппи, мужчина и женщина, едят крылышки на вертеле, запивая их текилой с лимонным соком. Куган сворачивает с тротуара, привлеченный, как мотылек огнем, их буржуазным варварством: молодая пара изящно ест вилкой то, что принято держать руками.

— Мир перевернулся, Клинк, — кричит Куган через плечо. — Спорю, этот кретин ест лазанью голыми руками.

При их приближении мужчина и женщина переглядываются. За этим они и ехали сюда из самого Миннеаполиса — посмотреть колоритных гамильтон-гровзских чудаков в их природной среде. Куган не подводит. Он опирается рукой на стекло, пригвождает женщину взглядом и громко декламирует:

Одна журналистка из Дрездена

На вилке визжала как резаная,

Но мясо у ней

Становилось нежней,

А также вкусней и полезнее.

Сеньор яппи вскакивает, потрясая куриным крылышком, но сеньорита яппи удерживает его рукой. Куган уже отвернулся от стекла.

— Запиши это для вечности, Клинк, — говорит он. — Я готовлю полное собрание своих сочинений.

Нельсон и Куган пьют темный горький «Гинесс» в ирландском баре «Слив Блум», под вывеской из скрещенных ключей. Кугана здесь знают, но тем не менее обслуживают. В пятницу вечером здесь играет живая музыка: тощий мужчина с гитарой и худая длинноносая женщина со скрипкой. Куган заказывает песню, вместе с Тощим и Длинным Носом поет первый куплет «Отчаянного парня из Каслмейна»[97] и рыдает следующие семь.

— В конце он погибнет, — шепчет Куган посреди песни, — но и этих козлов уложит.

Нельсон осознает главным образом то, что комната кренится.

Из-за стола в сортир. Неровные скрипучие доски раскачиваются, как по бурному морю из Ларна в Странрар[98]. Воткнувшись носом в исписанную фломастером стену над толчком, Нельсон задумывается над Вопросом без Ответа. О чем же он хочет спросить Кугана?