Рассказ лектора - [3]

Он расправил плечи, крепче стиснул портфель и подумал, как расскажет об этом жене.

— Лишь натяни решимость, как струну[6], — шепнул он себе словами из «Макбета» и с силой надавил на обшарпанную металлическую дверь. Она тут же отлетела назад, вмазав ему по физиономии. Отскочив, Нельсон увидел в квадратное окошко выпученные глаза Лайонела Гроссмауля, заместителя декана по учебной части, и понял, что распахнул дверь на пути у высокого начальства.

— Простите! — завопил Нельсон через пыльное стекло. Голос его по-женски сорвался на визг.

Гроссмауль только грозно сверкнул очками и отвел взгляд. За его плечом Нельсон различил львиную голову Антони Акулло. Через мгновение оба прошли мимо, и Нельсон, осторожно приоткрыв дверь, выглянул наружу. Декан только что ввалился в лифт, блестя дорогими запонками и сжимая лапищи на груди безупречно сшитого костюма. Его темные глаза были устремлены вдаль. Нельсон, обнимая портфель, выступил в коридор.

— Я вас не заметил, — сказал он. Лайонел Гроссмауль — бесформенный коротышка в зеленых брюках с дешевой распродажи и тесной нейлоновой рубашке — шагнул между Нельсоном и Акулло, спиной вошел в лифт и мстительно нажал кнопку. Лайонел был чуть ли не школьный друг Акулло и поднимался по академической лестнице вместе с ним, пока более успешные люди прыгали с кафедры на кафедру. За эти восемь лет они встречались считанные разы, и замдекана ни разу не ответил Нельсону по-человечески. Когда двери лифта закрывались, Гроссмауль метнул в незадачливого лектора презрительный взгляд, зарезервированный у него для младших по должности.

Нельсон, окончательно выбитый из колеи, почти бегом бросился по коридору. Холодный порыв ветра вырвал у него ручку входной двери, и бедолагу практически выдуло из здания. Зловещие рваные тучи елозили над площадью, таща за собой серую наискось дождя. Часовая башня Торнфильдской библиотеки, несимметрично приткнутая на углу приземистого красного здания, словно бежала на фоне туч, подставив ветру сияющий циферблат. Черные ажурные стрелки подползали к двенадцати. Был последний день октября, и, когда Нельсон поднял глаза, часы как раз начинали бить.

Раз, пробили они гулко, протяжно, и пыльный смерч закружил вокруг Нельсона сухие палые листья. Облетевшие клены костлявыми пальцами царапали ненастное небо — черное старичье, колеблемое ветром в такт часовому бою.

Два. Нельсон опустил голову, закрыл глаза и крепче стиснул портфель. Смерч-недомерок хлестал его по лицу.

— Профессор Гумбольдт! — позвал кто-то. «Странно, — подумал Нельсон. — Кому я нужен?»

Три. Смерч тянул его, словно две холодные, неумолимые руки. Нельсон уперся ногами, открыл глаза и увидел среди студентов молодого человека в черной накидке с капюшоном. Тот как раз отвернулся, и Нельсон уже открыл рот, чтобы крикнуть ему вслед, но не знал, кто это такой, к тому же молодой человек уже шел прочь, плеща на ветру накидкой.

Увлекаемый ветром, Нельсон направился на двенадцатичасовой семинар по литературной композиции в здании химфака на дальней стороне площади.

Четыре, пробили часы. Башня, казалось, головокружительно раскачивается на фоне бегущих туч. Нельсон шел, глядя под ноги и приноравливая шаг к ритму колокольного звона.

Пять. Это была самая оживленная перемена; в студенческом потоке, захлестнувшем площадь со всех четырех сторон, то и дело возникали водовороты: кто-нибудь замечал приятеля, подружку или соседа по общежитию и останавливался. Слышались громкие восклицания. Сегодня многие студенты были в карнавальных костюмах.

. Шесть. Беды бедами, а Нельсон с удовольствием смотрел на предпраздничную толпу, мысленно предвкушая, как поведет дочек, Клару и маленькую Абигайл, по лабиринту семейных домиков. Девочки будут кричать: «Откупись или заколдую!», а соседи — сыпать им конфеты в мешок. Именно такой должна быть университетская жизнь: веселые талантливые энергичные люди куда-то спешат, болтая на ходу о себе и своих любимых.

Семь. А на Хэллоуин они гордо несли через площадь свои потаенные лица. Некоторые нарядились традиционно: вампирами, ведьмами, привидениями, другие шутливо изображали профессии, которые выпускникам престижного университета скорее всего не грозят: медсестер, пожарных, полисменов, плотников. В некоторых Нельсон узнавал кино— и попзвезд, кто-то ограничился просто красной, желтой или зеленой маской. Невеста Франкенштейна вышагивала рядом с Мардж Симпсон, их высокие прически раскачивались в противотакт. Восемь. Это было даже лучше, чем выплакаться в кабинете. В отличие от многих — вернее, большинства — коллег Нельсон любил студентов и считал себя человеком в общем-то жизнерадостным. Он отметил очередной — девятый — удар колокола и подумал, что в жизни должны быть такие беспечные минуты; вся она должна быть радостным предвкушением.

— Профессор Гумбольдт! — окликнули его чуть громче, чуть настойчивее.

Нельсон обернулся и увидел, что юноша в черной накидке машет ему с пятачка между ступенями Торнфильдской библиотеки и жерлом подземного книгохранилища. Или это был не юноша? Нельсон уже выбрался из самой толчеи на сравнительно свободное место, по которому катили студенты на велосипедах, скейтах и роликах. Отсюда, издалека, фигурка в плаще казалась скорее девичьей: с грудью, бедрами и волосами до плеч.