Распутник и чопорная красавица - [30]

Эзме нахмурилась еще больше:

— А вы ей улыбались… да, улыбались!

— А вы глазели на него, как будто он — оживший король Артур!

— Я не питаю никаких нежных чувств по отношению к мистеру Макхиту!

— А я не питаю никаких нежных чувств по отношению к леди Катрионе и не собираюсь ее соблазнять! Неужели вы в самом деле считаете меня способным на такую черную неблагодарность — соблазнить женщину, которую любит ваш брат?

— Да!

Куинна Маклохлана оскорбляли часто и по-разному, но ни одно оскорбление так не ранило его, как ответ Эзме, произнесенный с крайней убежденностью.

— Так вот, я на такое не способен! — И ведь сама она отнюдь не ангел и не питает нежности к женщине, отвергнувшей ее брата! — Не скрою, вы меня удивили… С чего вы взяли, будто леди Катриона нуждается в вашей защите? Вы были предубеждены против нее с самого начала, с тех пор, как Джейми упомянул ее имя!

— Что бы она ни сделала, — отрезала Эзме, — она женщина, а мы, женщины, должны держаться заодно против коварных соблазнителей!

Ах так? Значит, он — коварный соблазнитель? Что ж, прекрасно! Он преподаст ей урок о соблазнах, который она не скоро забудет.

— Эзме, вы ранили меня в самое сердце, — сказал он с видом искреннего горя, подсаживаясь к ней. — Я бы ни за что на свете не стал соблазнять леди Катриону, и не только потому, что Джейми до сих пор ей предан. Зачем мне соблазнять ее, если ей недостает тех качеств, которые я ценю больше всего? В ней нет огня, нет искры, нет страсти! Завоевать ее легко — в отличие от вас.

Эзме не поверила ему. Нет, она не должна ему верить! Она отстранилась от него, но он придвинулся к ней:

— Надо было придумать что-нибудь другое, но я не мог. Особенно когда вы были так близко ко мне и так… красивы.

Эзме немного успокоилась. Последнее слово доказывает его неискренность! Она совсем не красавица. Никогда ею не была и не будет. Она будет полной дурой, если поверит ему. Ведь каждый день в зеркале она лицезреет совсем другое…

— Я не смог устоять… Меня влечет к вам с невероятной силой! — тихим и хриплым голосом продолжал он.

Эзме хотелось — о, как хотелось! — ему поверить. Но, вскинув голову, она вдруг заметила в его глазах холодный расчет — такое же выражение она видела в глазах жулика, когда тот, будучи схваченным, пытается свалить свое преступление на другого. Желание сменил гнев, а тревога убила страсть. В конце концов, чем Маклохлан лучше других мужчин, которые считают себя от природы умнее и сообразительнее любой женщины? К тому же Маклохлан, как и другие признанные красавцы, не сомневается в том, что она забудет обо всем, едва услышав о его страсти. На самом деле он стремится к одному: одержать над ней верх… Что ж, она докажет ему, что не он один умеет играть в такие игры! Разве мало историй слышала она от горничных, соблазненных своими хозяевами? Она знает, как это бывает!

Эзме обвила его шею руками и прильнула к нему:

— О, Куинн! Я и не знала, что вы так относитесь ко мне!

Она робко прижалась губами к его губам, и он не замедлил с ответом. Страстно целуя ее, он расстегнул на ней накидку. Его пальцы пробежали по ее ключице и спустились к груди. Эзме боролась с собой из последних сил. Она не должна уступать желанию, которое он в ней пробуждает! Не должна…

Он посадил ее к себе на колени. Она почувствовала всю силу его возбуждения и невольно воспламенилась сама. Да, он хочет заняться с ней любовью. Но заниматься любовью и любить — не одно и то же…

Он осторожно положил руку на ее грудь, легко надавил на сосок большим пальцем. Сердце у нее забилось чаще, дыхание стало прерывистым.

Владеть собой… она должна взять себя в руки. Нельзя уступать своему вожделению… Хотя она изнывает от желания оставаться в его объятиях и оказаться в его постели.

Карета остановилась.

С бешено, бьющимся сердцем Куинн распахнул дверцу кареты и спрыгнул на землю. Убежденный, что Эзме испытывает не просто вожделение — что он ей нравится и она больше не вспоминает о его прошлом, — он не обращал внимания на потрясенные лица слуг. Обхватив Эзме за талию, он на руках внес ее в дом и дальше наверх. Жгучее желание смешивалось в нем с острой болью. Сколько раз он воображал себе эту картину — точнее, старался отогнать ее прочь? Может быть, все последние месяцы она только притворялась, что ненавидит его, потому что считала своим долгом его ненавидеть? А может, она ненавидела его, пока не узнала его поближе и не поняла, что он — больше не тот повеса, каким был в юности?

Пока они не очутились в ее спальне, Эзме не произнесла ни слова.

На туалетном столике горело три свечи. Другие свечи стояли на столе у кровати; в камине полыхал огонь. Углы комнаты оставались неосвещенными.

Затаив дыхание, боясь, что она сейчас его прогонит, Куинн повернулся к ней лицом. Она так прекрасна и безмятежна, так хороша, правдива, и… Неужели он не оправдает ее доверия?

— Эзме, я должен идти, — с огромным трудом произнес он.

Она подошла к нему.

— После всего, что вы мне сказали? Останьтесь! — тихо попросила она. — Не оставляйте меня сегодня одну, Куинн! Я слишком долго была в одиночестве.

Как и он… В одиночестве.

Словно путник, который долго брел по пустыне и вдруг увидел вдали мерцающую ленту воды, он приблизился к ней. Эзме дернула завязки, и накидка упала на пол. Она стояла перед ним прекрасная и сияющая в роскошном платье, которое подчеркивало ее красоту.