Распад. Как он назревал в «мировой системе социализма» - [35]
В это непростое для страны время генерал Ярузельский показал себя мудрым и, я бы сказал, тонким политиком, национальным деятелем в подлинном смысле этого слова. Отстаивая принципиальные позиции, он сделал все для того, чтобы не довести дело до междоусобной борьбы и открытого межнационального конфликта, продолжить движение Польши по пути реформ в рамках общедемократических процессов.
В связи с этим хотелось бы несколько подробнее рассказать о моих личных встречах с Войцехом Ярузельским.
Мое личное знакомство с генералом не очень давнее – с 1984 года. До этого я наблюдал его издали. Но по мере того как я узнавал его ближе, коренным образом менялось мое представление о польском лидере. Его избрание первым секретарем ЦК ПОРП мною было воспринято как временная мера, как фактическая передача власти в Польше единственной силе – армии, которая только и могла спасти страну.
Ярузельский представлялся мне тогда властной личностью, тяготеющей к диктаторским замашкам, человеком не очень-то искушенным в политике, прямолинейным, с немалой долей заносчивости и апломба. Я видел в нем человека, способного, опираясь на патриотические и даже националистически настроенные слои польского общества, вывести страну из кризисной ситуации.
Мне казалось, что после отмены военного положения Ярузельский вернется к своим армейским делам, покинет политическую арену. Но произошло иначе: Ярузельский с головой ушел в решение проблем нормализации политического и экономического положения в стране, передал пост министра обороны другому деятелю, хотя и сохранял связи с армией как своей политической опорой.
К этому периоду относится и моя первая личная встреча с генералом. В 1984 году я как заведующий Отделом науки и учебных заведений ЦК КПСС посетил Польшу во главе делегации вузовских работников. Положение в польских вузах, которые были одним из главных оплотов оппозиции, оказалось в это время очень сложным. Связи с советскими вузами фактически были прерваны, приходилось их восстанавливать буквально по крупицам.
Делегация побывала в ведущих вузах Польши, в том числе Варшавском университете, Вроцлавском политехническом институте. Наши встречи проходили в больших аудиториях в острых, но доброжелательных товарищеских дискуссиях. А в заключение состоялась развернутая беседа с генералом.
Должен признаться: беседа произвела на меня огромное впечатление и полностью перевернула представление о польском руководителе. Его анализ ситуации в Польше поразил, я бы сказал, точностью и какой-то элегантностью мышления, абсолютно не вяжущейся с традиционными представлениями о военных с их категоричностью, грубоватой прямотой, отсутствием рефлексий. Это был умный, диалектичный разговор с профессиональным политиком.
За внешней оболочкой суровости, даже напыщенности приоткрылась тонкая, деликатная, в чем-то даже застенчивая натура. Вместе с тем то, что говорил Войцех Владиславович, было лишено размытости, носило четкий, взвешенный и достаточно определенный характер. Я понял, что авторитет Ярузельского опирается не только на традиционно почтительное отношение поляков к своим военным, но и на личные качества генерала как крупной политической фигуры национального масштаба.
Не оставляло сомнений и другое: Ярузельский не на словах, а на деле искренне привержен советско-польскому сотрудничеству, и эта приверженность не только имеет личностные истоки, но и покоится на понимании неразрывности национальных интересов Польши и Советского Союза. Что касается опыта личного общения Ярузельского с нашей страной, то он весьма сложный и противоречивый. Позднее я узнал из рассказов самого Ярузельского, что он юношей в числе нескольких сот тысяч поляков был депортирован в Советский Союз вместе с семьей под предлогом, что она относилась к классово враждебным силам. В тяжелых условиях провел он в Сибири два или три года жизни. Лишь потом оказался в польских частях, сражавшихся на стороне Красной Армии.
Мои контакты с Ярузельским стали регулярными после того, как я возглавил Отдел ЦК по связям с социалистическими странами, на ежегодных совещаниях Политического консультативного комитета стран – участниц Варшавского Договора, на рабочих встречах руководителей соцстран и других многосторонних и двусторонних мероприятиях.
Были у нас встречи и в неофициальной обстановке. Ярузельский любил проводить свой отпуск на Черноморском побережье Кавказа. В сентябре 1986 года он вместе с супругой Барбарой отдыхал в Пицунде, а я неподалеку – в Новом Афоне. Благодатное время и прекраснейшая природа, которой просто невозможно не восхищаться. Это как раз те места, в которых через несколько лет разразится острейший грузино-абхазский конфликт. Невозможно представить этот поистине райский уголок нашей планеты охваченным ненавистью, национальным озлоблением, ассоциировать его с гибелью сотен людей.
Тогда же было все по-иному. Генерал пригласил меня с женой, и мы провели несколько часов вместе. Во время прогулки по аллеям знаменитой пицундской рощи, а затем за ужином с грузинским вином мы с генералом рассуждали о проблемах нашего тогдашнего бытия, не вдаваясь в конкретику, а в этаком общефилософском и общечеловеческом плане.
Автор этой книги — одна из ключевых фигур команды Михаила Горбачева на протяжении всех лет перестройки. Был членом всесильного Политбюро, входил в состав Президентского Совета.В книге сквозь призму дискуссий в ближайшем окружении Горбачева, полемики с консервативными и радикальными силами высвечиваются основные вехи и перепитии событий того времени — от эмбрионального периода перестройки, когда только зарождались ее основные идеи, до августовского «удара в спину», приведшего к смене власти в стране и подтолкнувшего развал Союза.
«В Речи Посполитой» — третья книга из серии «Сказки доктора Левита». Как и две предыдущие — «Беспокойные герои» («Гешарим», 2004) и «От Андалусии до Нью-Йорка» («Ретро», 2007) — эта книга посвящена истории евреев. В центре внимания автора евреи Речи Посполитой — средневековой Польши. События еврейской истории рассматриваются и объясняются в контексте истории других народов и этнических групп этого региона: поляков, литовцев, украинцев, русских, татар, турок, шведов, казаков и других.
Монография посвящена одной из ключевых фигур во французской национальной истории, а также в истории западноевропейского Средневековья в целом — Жанне д’Арк. Впервые в мировой историографии речь идет об изучении становления мифа о святой Орлеанской Деве на протяжении почти пяти веков: с момента ее появления на исторической сцене в 1429 г. вплоть до рубежа XIX–XX вв. Исследование процесса превращения Жанны д’Арк в национальную святую, сочетавшего в себе ее «реальную» и мифологизированную истории, призвано раскрыть как особенности политической культуры Западной Европы конца Средневековья и Нового времени, так и становление понятия святости в XV–XIX вв. Работа основана на большом корпусе источников: материалах судебных процессов, трактатах теологов и юристов, хрониках XV в.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга "Под маской англичанина" формально не является произведением самого Себастьяна Хаффнера. Это — запись интервью с ним и статья о нём немецкого литературного критика. Однако для тех, кто заинтересовался его произведениями — и самой личностью — найдется много интересных фактов о его жизни и творчестве. В лондонском изгнании Хаффнер в 1939 году написал "Историю одного немца". Спустя 50 лет молодая журналистка Ютта Круг посетила автора книги, которому было тогда уже за 80, и беседовала с ним о его жизни в Берлине и в изгнании.
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.