Расцветающая роза - [24]

— Что вы под этим подразумеваете? — спросила Кэтлин, слегка сдвинув брови… На самом деле она прекрасно знала, что он имел в виду.

Паоло усмехнулся:

— Я о том, что любой мужчина стал бы счастлив с такой женой, Кэтлин. Как мне нравится это имя! Такое мягкое и своеобразно-ирландское.

— Я лишь наполовину ирландка, — поправила его она.

— И Бриджет — Арлетт тоже полуирландка, но у нее нет вашего странного неуловимого очарования и таких огромных, удивленных глаз. — Он коснулся ее щеки, так же, как и его сестра. — Дорогая, вот-вот подойдут гости, и мы не сможем поговорить, но мне хочется, чтобы вы знали… впрочем, вы должны уже прекрасно понимать, что я нахожу вас на редкость привлекательной! — Он даже повысил голос и придвинулся к ней ближе. — В жизни не испытывал ничего подобного — столько естественности, неиспорченности…

— Полагаю, это ваши гости, — заторопилась Кэтлин при виде темного силуэта гондолы, сворачивающей к палаццо.

Граф что-то неразборчиво пробормотал по-итальянски, явно неодобрительное, похоже, он выругался не сдержавшись.

— Еще рано, — чуть ли не взъярился он, — в Италии не любят приходить первыми, да и мы только что поужинали…

— Одиннадцать часов, — с оттенком удовольствия заметила Кэтлин, — для Англии это поздно.

— Ну, вы не в Англии, малышка, — отмахнулся он. — Помните поговорку: будучи в Риме, делай как римлянин!

— Или в Венеции, — прошептала она, несколько удивившись его взволнованности.

Они наблюдали за длинной гондолой, пристающей к причалу. И в первый раз Кэтлин поразило, что практически все гондолы здесь черные, и произнесла свою мысль вслух всего лишь из желания хоть что-то сказать. Он объяснил: в пятнадцатом веке вышел эдикт, предписывающий всем гондолам облечься в траур, с тех пор все так и осталось. Сделано это было под предлогом ликвидации конкуренции, но в действительности явилось следствием политических интриг. В те времена насилия черная гондола была идеальным средством беспрепятственно ускользнуть от врагов темной ночью; лишь послам разрешалось иметь золоченые, и это было не только знаком престижа, но и средством надзора. И опять причиной была политика.

Кэтлин увлек рассказ графа, и, наблюдая за появлением первых гостей, она подумала: сколько же раз зловещая черная тень накрывала ступени дворца со времен введения того эдикта.

Но ее интерес к столь абстрактным материям испарился, как только она узнала в первом госте Эдуарда Морока. Рядом с ним гондольер помогал сойти его спутнице, которую Кэтлин тщетно пыталась опознать, — прекрасно одетой женщине в ореоле рыже-золотистых волос, обрамлявших ее пикантное личико, столь прелестное, что Кэтлин даже вздохнула. Она видала в Италии красивых женщин, но эта выделялась особенно, и даже Паоло замер при виде ее.

— Так, Николь Брент вернулась в Венецию, — воскликнул он, — прошлый раз она здесь наделала шуму, угрожая бежать с совершенно неподходящим юношей, хотя я всегда подозревал, что она питает слабость к Эдуарду. Интересно, где это он ее откопал и сколько она здесь пробудет? Видали вы когда-нибудь подобное совершенство? — восхищенно вопросил он, наклоняясь к перилам.

Поглядев вниз, Кэтлин испытала сильное уныние, подтвердив безо всякого энтузиазма:

— Кажется, она очень красива, кто она?

— Американская девушка с таким количеством денег, что может заткнуть рот любому мужчине, хотя выглядит совсем иначе. Простите меня, милочка, но мне надлежит быть рядом с сестрой.

Кэтлин осталась одна, прислушиваясь к взрывам смеха внизу и ясно различимому, проказливому голосу девушки, перекрывавшему приветственные возгласы хозяев и иногда вступавшего в разговор Эдуарда.

— Я наткнулся на Ники в Париже; она вернулась, чтобы все время вам досаждать.

— Мне это нравится! Он наткнулся на меня! Да он там все перерыл в поисках меня и настоял на моем приезде сюда с ним. Я ему говорила, что устала бродяжничать и собралась домой в Америку, но он и слушать не хотел. И вот я здесь!

Кэтлин различила на свету, как Бьянка обняла девушку.

— Но это же замечательно! — воскликнула она. — Николь, ты, надеюсь, не остановишься в отеле? Ты должна переехать сюда!

— Да я с радостью! — живо ответила та.

— Где твои вещи? Мы их утром заберем.

— У Даниэли. Но Эдуард настаивает, чтобы я позволила ему написать свой портрет, поэтому, если я останусь тут, может быть, будет удобнее.

Голоса удалялись, а немного погодя усилились снова, на этот раз гости трещали в салоне. Лишь Эдуард, ответственный за все эти треволнения, решил покуда оставаться в стороне, и Кэтлин слышала его низкий глубокий голос:

— Кажется, я узрел что-то женственное на балконе только что! Какую новую чаровницу ты скрываешь, Паоло? Или я ее знаю?

Он шагнул туда, а Кэтлин отпрянула к балюстраде, вжавшись в нее спиной. Эдуард вскинул брови при виде ее, он был даже чуть напуган.

— Вы! — воскликнул он.

Кэтлин поистине потеряла дар речи. На какой-то миг в его глазах промелькнула радость, потом он перевел взгляд на ожерелье и браслет, сверкавшие под звездами ночи. Когда он снова окинул ее взглядом сверху донизу и оценил, она это поняла, ее элегантность, то лицо его приняло холодное выражение.