Рамсес Великий - [81]

Хашпур нахмурился и половчее схватил свою дубинку, чтобы как следует врезать зарвавшемуся простонародью. Но жрец остановил его и мягким, сочувственным тоном обратился к ремесленникам:

— Да при чём здесь Пенунхеб? Я в курсе его дел, так как переписываю множество хозяйственных бумаг. Весь хлеб и другое продовольствие уходит из наших обильных Фив на прокорм чужаков в многочисленной армии, которая вот уже целый год воюет в Финикии. Эти прожорливые военные совсем осатанели, осаждают и осаждают месяцами напролёт разные городишки, ну зачем они нам? — Жрец вперился пристальным взором своих чёрных, горящих глаз в собеседников. — А ещё там, на севере, строят новую столицу, Пер-Рамсес. Нагнали туда тысячи и тысячи людей, строителей и других мастеровых. А кормить-то их нужно? Как вы считаете?

— Да зачем нам третья столица нужна? — закричала косматая баба. — Фивы — столица, Мемфис, Белый город, что между Верхними и Нижними землями — тоже столица, для чего, спрашивается, ещё третья столица? Нас с этими столицами и с финикийскими городишками, которые зачем-то нашему молодому фараону понадобились, скоро вовсе по миру пустят. Жалкого полмешка полбы получать не будем. А как же моим детишкам жить прикажете? Горшки же есть не будешь, которые мой муженёк лепит с утра до ночи. Не получает ничего за свой тяжкий, воистину рабский труд, хотя и свободный человек. Но сейчас рабам легче живётся, чем свободным фиванцам! Почему наше зерно отправляют этим дармоедам с севера, оставляя наших детишек пухнуть с голоду?

— Правильно говорит, — худой стеклодув выпрямился.

Он с высоты своего огромного роста осмотрел сгрудившихся вокруг людей, в основном храмовых и дворцовых ремесленников.

— Я вот сегодня проходил по набережной и видел, как там в корабли наше зерно засыпают. Матросы говорили, что целых пятьдесят таких огромных судов битком набьют и отправят к строителям на север и всяким воякам прожорливым. А наши дети будут с голоду помирать, когда фиванское зерно жрать будет эта чужая саранча, так, что ли? Ни зёрнышка гады не получат! — заорал во всю глотку разъярившийся стеклодув. — Пусть меня стража насквозь копьём проткнёт, как гуся на вертеле, но я не дам отбирать у наших детей последний хлеб. Вперёд, на набережную!

Толпа ремесленников, размахивая руками и палками, кинулась в ближайшие улицы, ведущие в порт.

— Нам надо поглядеть, что из этого получится, — проговорил, подмигивая Хашпуру, довольный Пенунхеб и, забыв о своей усталости, направился к набережной, немного поотстав от орущей толпы зачинщиков.

2

В торговом порту Фив, неподалёку от главного Карнакского храма города, мирная жизнь шла своим чередом. Никто и не подозревал, что вот-вот обрушится бурный вал народного гнева. К замощённой камнем набережной только что пристали несколько торговых парусников из далёких стран. С больших кораблей, приплывших из Сидона, Тира и Библа, по узким и шатким деревянным сходням портовые грузчики быстро и весело сносили пузатые красноватого цвета амфоры со знаменитым на весь Древний Восток сладким финикийским вином, мешки с пурпурной краской, столь ценимой во всём цивилизованном мире, многочисленные изделия из меди, бронзы и даже из такого редкого металла, как железо. Носильщики хоть и сгибались в три погибели под своей ношей, но несмотря на льющийся с них пот, были довольны. За работу им хорошо заплатят финикийские купцы, которые славились своим богатством по всему Востоку. Один из представителей этого по преимуществу торгового и весьма пронырливого племени, стоял на набережной неподалёку от своего корабля и наблюдал за выгрузкой товаров, одновременно всматриваясь с любопытством в людской водоворот, кипящий, как обычно в порту. К купцу уже начали приставать хозяева различных подозрительных притонов, которых много лепилось поближе к набережной, сочетающих одновременно и гостиницы, и таверны, и публичные дома.

— У меня вы найдёте, о высокочтимый господин купец, и мягкое ложе, и жаркое из языков антилоп, и таких девочек, что дорогу назад забудете в свою Финикию и захотите у нас на веки вечные остаться, — загибал, похабно подмигивая, свои толстые, словно обрубленные пальцы коренастый человечек с мерзкой физиономией и несколькими бородавками на носу и губах. — А если пожелаете мальчиков, то, пожалуйста, любого цвета, от чёрного до молочного. Ну, а если вы, уважаемый, захотите пожевать травку и забыться в райском блаженстве, то у нас лучшие листы, доставленные совсем недавно из Аравийских стран. Всё к вашим услугам!

— Ну, конечно. А потом, как я нажуюсь твоей травы, твои же девки и ты сам оберёте меня до нитки, и я окажусь голым ночью на набережной. Хорошо, если буду живым, а не с перерезанной глоткой, — с презрительной миной на своей заросшей чёрной курчавой бородой физиономии проговорил финикийский купец, высокий, одетый в фиолетово-пурпурную тунику из тончайшей шерсти.

Он говорил по-египетски очень чисто, правда, в его говоре чувствовался акцент уроженца крайнего севера страны, выходца из восточной части дельты. Впрочем, со времён вторжения пастушеских племён азиат-гиксосов, несколько столетий назад захвативших власть в Нижнем Египте, на севере всегда было много разного сброду с точки зрения чистокровных южан из Фиванского нома.