Рамсес Великий - [79]

Жена финикийца, уже давно заметившая, как смотрят друг на друга молодые люди, вытерла слезинку, скользнувшую у неё по щеке, и, вздохнув, ответила:

— Будет у тебя важный зять. Бедная наша дочурка, ведь ей придётся уехать в чужую страну. Как сложится там её судьба среди чужих-то людей?

Всю наступившую ночь Риб-адди бродил по стене цитадели, любуясь горящими огнями ночного Сидона и освещаемым луной и звёздами морем. Но куда бы юноша ни смотрел, везде ему виделся образ красивой и нежной Бинт-Анат. Рано утром он отправился просить руки дочки у Чакербаала и был несказанно удивлён, когда встретил на веранде уютного дома Зимриду, которая уже знала, что тот скажет. Она обняла Риб-адди, поцеловала в обе щеки и повела его в залу для гостей, где будущего зятя ждал, бегая возбуждённо из угла в угол, тощий отец невесты, озабоченный в первую очередь тем, как бы не упустить своей выгоды.

Через неделю сыграли свадьбу. Надо было спешить, фараон возвращался в Египет. И вскоре Риб-адди со своей молодой женой уже стоял на корме судна его величества и махал рукой Зимриде и Чакербаалу. Их фигурки на причале делались всё меньше и вскоре совсем исчезли. Теперь был виден только великолепный Сидон, но и он через час растворился в голубоватой дымке. Свежий ветер неутомимо надувал большой прямоугольный оранжевый парус, корабль быстро скользил по небольшой волне, слегка покачиваясь. Риб-адди, стоя на палубе, прижимал к себе самого дорогого на свете человека, свою жену, прекрасную Бинт-Анат. Что-то ждало его впереди?

ЧАСТЬ 3

Глава 1

1

В то время, как к Египту неотвратимо приближались корабли его повелителя, в религиозной столице страны, как и повсюду, готовились его встречать. Однако в Фивах второй жрец Амона Пенунхеб и близкие к нему лица тайно готовили не торжественную встречу, а безжалостную резню всего царствующего рода. И чем ближе к столице Верхнего Египта подплывал молодой фараон, тем лихорадочнее становилась деятельность заговорщиков. Вот и теперь, прочитав срочные донесения от своих агентов, только что доставленных к нему из Нижней части страны, второй жрец велел подготовить роскошный паланкин, но потом внезапно отказался от обычного торжественного выезда. Ему вдруг пришла в голову странная идея. И уже через полчаса Пенунхеб, одетый в белую гофрированную повязку из довольно грубой льняной ткани, ниспадающей мелкими складками ему до колен, с простым ожерельем на шее из стекла, а вовсе не драгоценных камней и такими же дешёвыми браслетами на руках, опираясь на старый деревянный посох, шёл своей лёгкой, стремительной походкой по улице города. За его спиной шагали невозмутимый Хашпур и чёрный нубиец с сандалиями своего господина, извечным и дешёвым складным стульчиком. Никто из прохожих не обращал внимания на небогатого писца, направляющегося со своими слугами к базару, этому центру Фив, вечно бурлящему чреву и мощно бьющемуся сердцу огромного города, который мог сравниться по многолюдству и интенсивности пульса жизни только разве с Вавилоном.

Пенунхеб не зря направился на один из центральных рынков. Ведь именно здесь, как нигде в другом месте, лучше всего можно было почувствовать, чем живёт сейчас огромный город. Жрецу нужно было уловить настроение горожан. Ведь он последнее время делал всё, чтобы раскачать огромный корабль государственной стабильности. Пенунхеб хотел спровоцировать беспорядки в городе. Для этого он значительно уменьшил рацион ремесленников как храма Амона, так и дворцовых, работающих на фараона и его семью. Он мотивировал свои действия необходимостью посылать большие партии продовольствия в действующую армию в Финикию. Постарался Пенунхеб увеличить налоги и на горожан, работающих в своих ремесленных мастерских, и на земледельцев храмовых, государственных и частных с помощью главы Фиванского нома — области, замешанной в заговоре. Также люди жреца пускали повсюду тревожные слухи. И вот теперь второй жрец Амона Пенунхеб хотел самолично убедиться в результатах своих провокационных усилий. Но беззаботные, весёлые простолюдины поначалу разочаровали, когда жрец окунулся в кипящую жизнь африканского базара.

— Кому сладкие пирожки? — пронзительно кричал тонким голоском толстый, маленький торговец, неся корзину с ароматной выпечкой на своей большой круглой голове, обросшей ёжиком коротких чёрных волос.

— Покупай добрый хлеб! — орала сиплым низким басом крупная баба в зелёной рубахе, дёргая Пенунхеба за его гофрированную повязку на бёдрах с такой силой, что не ухватись жрец обеими руками за пояс, остался бы он в чём мать родила.

— А дьявольское отродье, вонючее порождение Сетха, — заругался Пенунхеб, — отстань ты от меня со своими булками.

Второй жрец Амона несколько отдалился от повседневной жизни в своих раззолоченных чертогах и подзабыл нравы фиванского базара. Ведь уже лет тридцать прошло с тех пор, когда он голодным юнцом, школяром учебного заведения при храме, прибегал сюда в хлебные ряды, чтобы купить горячую булку или стащить, если удастся, сладкий пирожок с противня или из корзины зазевавшегося торговца. Сейчас представился такой случай. Хозяин сладких пирожков сцепился с булочницей.