Рамсес Великий - [83]

— Бей их, рви в клочья, — уже даже не кричал, а хрипел высокий стеклодув, пробивая себе путь в город сквозь плотно сомкнувшуюся цепь стражников, одной рукой он размахивал палкой, другой держал мешок зерна, взваленный на спину.

— Пропустите нас домой, наши дети умирают с голоду! — визжала рядом голая косматая баба, неся на спине свою рубашку, превращённую в мешок и набитую зерном. Её красные глаза горели жутким огнём, худые груди свисали чуть ли не до пояса. Изо рта вместе со словами вылетали непрожёванные зёрна.

— Изверги! Кровопийцы! — басил неподалёку пожилой коренастый гончар, оставивший на базаре свои фаянсовые вазы. Сейчас он с окровавленной головой клонился к самой земле, пытаясь не выпустить из слабеющих рук мешок с зерном, но получив смертельный удар боевым топором по затылку, покачнулся и рухнул ничком.

— Будь ты проклят, такого мастера убил! — зарычал стеклодув, увидев бездыханного гончара у своих ног. Швырнув мешок с зерном в стоящих перед ним двух маджаев, он опрокинул их на каменные плиты. Схватив свою палку в обе руки, ремесленник повернулся к стражнику с боевым топором и с треском обрушил на его голову страшный удар. Весь в крови убийца гончара повалился на свою жертву. Обозлённые, сбитые с ног стражники вскочили и, видя смерть своего товарища, со всего размаху вонзили длинные бронзовые копья один в бок, а другой в грудь отважному стеклодуву. Тот зашатался, выпустив дубинку из рук, затем чудовищным усилием, схватив за древки копья, вырвал их из своего тела и навис над испуганными стражниками.

— Лучше умереть в хорошей драке, чем сдохнуть с голода, — проговорил стеклодув и, зашатавшись, рухнул на расступающихся, испуганных маджаев. Из его груди и широко открытого рта хлестала тёмная, почти чёрная кровь.

Тем временем косматая баба умудрилась проскочить сквозь пробитую стеклодувом брешь в рядах стражников и, громко голося от ужаса, вся в чужой крови побежала, сгорбившись почти до земли, вверх по улочке в город, унося на себе рубаху набитую так дорого доставшимся зерном. На неё никто не обращал внимания. Каждый, кто смог пробиться сквозь цепи стражников, старался побыстрее унести ноги. Многие были ранены, в крови, но упорно тащили мешки или горшки с зерном. Другие, уже умирая, так и не выпускали из рук свою добычу, падая и корчась в смертельной агонии на рассыпающемся зерне, перемешанном с их кровью. Воистину дорого доставался хлеб насущный бедному люду Египта.

А в отдалении в тени полуразвалившейся лачуги стоял Пенунхеб и потирал свои белые холёные руки. Он был рад: его усилия были не напрасны. Обстановка в Фивах накалилась до предела. Вскоре можно было брать власть в свои руки, чтобы навести порядок и накормить этих бедолаг. И тогда глупый мальчишка-фараон не сможет вернуть свой трон. Народ его просто растерзает. Ведь во всех своих бедах он будет винить центральную власть, которую захватили ненавистные северяне во главе с фараоном Рамсесом, и прожорливую армию. Довольный увиденным второй жрец Амона направился по набережной к Карнакскому храму, где его ждал богато разукрашенный корабль верховного жреца Амона. Пора было и отдохнуть на лоне природы от трудов хоть и не праведных, но зато выгодных ему лично. Он намеревался отплыть в загородное поместье, где ждала сообщница по заговору и одновременно любовница, в которой свирепое честолюбие соединялось с неистовой страстью. Проходя по набережной, где лежали мёртвые люди и темнели лужи ещё свежей крови, второй жрец Амона вдруг встретился взглядом с высоким фиванским купцом.

— О, великий Амон, спаси и помилуй! Неужто это Рамсес собственной персоной? — пробормотал себе под нос поражённый Пенунхеб. Финикиец был удивительно похож на владыку Египта, если, конечно, сбрить эту азиатскую бороду и длинные чёрные волосы, перетянутые по лбу посеребрённым ремешком.

Но финикийский купец равнодушно отвернулся от жреца и что-то громко проговорил на своём наречии слугам, недовольный тем, как выгружаются товары с его корабля. Пенунхеб облегчённо вздохнул и, толком не придя в себя от испуга, побрёл к своему кораблю. Он даже не заметил, как наступил обеими ногами в лужу крови, и продолжал шагать по жёлто-серым плитам песчаника, оставляя за собой цепочку красных следов.

— Вот может такое прийти в голову! Разве один Рамсес на свете такой длинный? — успокаивал себя второй жрец Амона. Он, к своему несчастью, не видел, как многозначительно посмотрел ему вслед финикиец, быстрой походкой направившись в город, в окружении слишком многочисленной для простого купца свитой.

Глава 2

1

Разукрашенный золотом и серебром корабль верховного жреца Амона не спеша плыл вниз по Нилу. Справа и слева вдалеке высились, подернутые белёсой дымкой, невысокие серо-лиловые горы. За ними расстилались безмолвные саванны и пустыни, над которыми воздух, казалось, плавился от жары. В речной же долине дул освежающий северный ветерок. Пенунхеб сидел в кресле под балдахином, сняв свой украшенный бирюзой и золотыми нитями длинный парик с пышными чёрными локонами, он подставил прохладе вспотевшую яйцеобразную лысую голову. Рядом двое слуг усердно размахивали опахалами из страусовых перьев, насаженных на длинные палки из светлой местной акации.