Радиус взрыва неизвестен - [108]

Ермаков, взглянув на Староверова, молча прошел к двери, подождал, когда гость выйдет, и провел его в соседнюю палату, где лежали женщины. И здесь было то же самое: высокая температура, бессознательное состояние, хрип усталых легких, редкие слова, вырывающиеся откуда-то издалека, из бессознания. Но женщины казались более сильными: среди них не все были в таком расслабленном состоянии, как больные в мужской палате. И опять ни Ермаков, ни Староверов не произнесли ни слова.

Староверов постоял на пороге, покачал головой и пошел к выходу. Главврач, как белая тень, следовал за ним.

— Где лаборатория? — спросил Староверов.

Ермаков молча указал на маленький домик в глубине сада.

«Да, ему труднее, чем мне, — подумал Староверов. — Но то, что я увидел, должно не расслаблять меня, а делать сильнее. Сколько упущено времени!.. И это происходило в те дни, когда я думал, будто нет ничего на свете более важного, чем улыбка или неодобрение той женщины…» И, только подумав об этом, понял: он впервые не мог произнести имени Галины Сергеевны. В этом мире боли и страдания для нее не было места.

Первый же встреченный в лаборатории ученый оказался знакомым. Это был профессор Краснышев, вирусолог, с которым Староверову пришлось поработать вместе во время пандемии гриппа. Но сейчас Краснышев совсем не походил на того важного, медлительного человека, говорившего размеренно и четко, любившего утонченные формулы, умевшего подолгу раздумывать над каждым словом. Темная бородка, которой профессор очень гордился, была всклокочена, прическа растрепана, рукава халата залиты кислотой. Он не удивился, не обрадовался, встретив Староверова на пороге маленькой комнаты, сказал только: «А, и вы здесь!» — и потащил его за руку к столу, на котором стояли пробирки с культурами неизвестного вируса. Он припал воспаленными глазами к микроскопу, поправил стеклышко с нанесенным мазком, сказал:

— Взгляните сами. Ничего не вижу. Может быть, просто устали глаза?

Староверов взглянул в окуляры, привычно отсчитал кровяные тельца, они были деформированы, словно болезнетворные вирусы разъедали их изнутри и от этого тельца съеживались на глазах.

— Где электронный микроскоп? — спросил Староверов, выпрямляясь.

— Монтируют, — ответил Краснышев.

— Сколько же времени они будут его монтировать?

Главврач взглянул на Краснышева, но тот молчал. Ответил сам:

— Они работают вторые сутки без перерыва. Обещали к вечеру сделать все.

— Сейчас уже вечер, — сказал Краснышев без выражения.

Староверов взглянул в окно. Да, этот длинный день шел к концу. Неизвестно еще, что принесет конец дня, но он близился. Староверов вышел из лаборатории Краснышева и прошел к техникам.

Два человека, возившиеся у приборного стола, не взглянули на вошедших. Один из них подключал зачищенные концы каких-то проводов, второй, с волосатыми руками, вылезавшими из манжет испачканной рубашки, копался в приборе. Его короткие пальцы двигались с завидной ловкостью и твердостью. Но когда он обернулся на мгновение к товарищу, Староверова поразило его лицо с глубоко запавшими глазами. И он сразу понял: эти двое тоже видели больных. С ними не надо было говорить, не надо было торопить их — они не отойдут от своего прибора, пока не поставят его на службу Староверову, Краснышеву, всем, кто хочет помочь больным.

Он тихо прикрыл дверь.

— Где мне разместиться? — спросил он.

Ермаков провел его дальше по коридору, толкнул одну из дверей. Староверов увидел пустую комнату, стол, стеллажи, много стеклянной посуды, по-видимому снесенной сюда из разных лабораторий города, — так не похожа она была на привычные колбы и пробирки, — телефон на стене, два водопроводных крана и раковину под ними, газовую горелку — очевидно, только что поставленную, две электроплитки, два стула и неизвестно зачем и как забредшее сюда кресло. Ермаков выглянул за дверь, позвал кого-то: «Лиза!» — и в комнату тотчас же, словно долго ждала за дверью, вошла та самая сестра, что подавала Староверову халат. Главврач повернулся к Староверову, сказал:

— Ваша помощница, опытная лаборантка. Елизавета Бессонова. Вернемся ко мне?

— Зачем? — удивился Староверов. Он искал взглядом резиновые перчатки, нашел их на стеллаже. Там же стояли и термостат и вакуумный котел. Взял перчатки, осмотрел их, сказал лаборантке:

— Продезинфицируйте их и немедленно доставьте материал для исследования.

— Материал здесь, — ответила лаборантка.

— Тогда я пока займусь им, а вы позаботьтесь о пополнении. И возьмите у профессора Краснышева копии его культур.

— Копии тоже здесь, — сказала лаборантка и показала на шкаф.

— Нас ждут, — напомнил главврач.

— Да, мне нужен тот план. Пусть его принесут. — Он перестал думать о людях, ожидавших его.

— Вы же не устроились даже, — напомнил врач.

— Чемодан можно отнести в гостиницу. Товарищ Бессонова потом съездит, если мне что-нибудь понадобится.

— Просто Лиза, — мягко сказала лаборантка.

— Хорошо, Лиза, — послушно повторил он.

Ермаков пожал плечами и вышел.

Когда он вернулся вместе с остальными членами комиссии, Староверов уже стоял в перчатках над термостатом и просматривал копии культур Краснышева, сверяя обозначения с журналом профессора. Лиза устанавливала под микроскоп очередное стекло с мазком. Большой стол был завален описанием анализов, сделанных в первые дни болезни. Секретарь горкома устало улыбнулся, сказал: