Радиус взрыва неизвестен - [107]

— Доктор!..

Доктор обернулся, кивнул головой в знак того, что понял и что не станет отвечать на вопросы, и тоже скрылся за углом. Все кончилось.

5

В порту Староверова ждали. Как это часто бывает, здесь люди были куда спокойнее и деловитее, нежели там, куда достигала лишь тень опасности. Это ощущение было знакомо Староверову еще с войны. Во время фашистских атак тоже бывало, что в штабе фронта люди волновались и переоценивали возможности противника, а на месте боев, на передней линии фронта другие с яростной деловитостью отражали эти атаки и даже не раздумывали о том, какие далеко идущие последствия могут возникнуть, если их сопротивление будет сломлено. Можно было посчитать, что спокойствие это происходит из незнания подлинной обстановки, — как иногда и думали посланцы штаба, — но Староверову такая деловитая ожесточенность нравилась куда больше, нежели панические прогнозы на будущее, когда и настоящее-то еще не определилось.

Он с удовольствием поздоровался с встречающими; выяснил, что пожилой мужчина в белом — секретарь горкома, высокий — в шляпе и в темном — предгорсовета, а маленький порывистый человек в темных очках, с портфелем — санитарный инспектор города, и прошел к машине. Секретарь горкома сам повел машину, любезно спросил, бывал ли Староверов у них раньше, тут же заметил, что за последние годы на благоустройство города отпускают крупные суммы, и пообещал потом как-нибудь показать город по-настоящему.

Город понравился Староверову. Он был чист, розов от солнца и цветов, зелен от деревьев, все улицы вдоль моря были словно продуты ветром и лежали прямо, зато каждая улочка поперек обязательно упиралась в гору, и по ним в город спускались всадники на осликах. Ноги всадников были поджаты, на осликах торчали смешные шапки из листьев. Шли женщины в черных платьях и больших головных платках, которыми они закрывали лица. И над всем этим висел яркий белый солнечный свет, от которого прогретые камни домов светились розовым отблеском, — впрочем, это могла быть рефракция, а может быть, утомленный глаз так только и мог воспринять неистовый ливень света.

— Разве город открыт для въезда и выезда? — спросил Староверов, увидав эти цепочки людей и животных, бредущих вверх и вниз по крутым склонам.

— Нам думается, что опасность локализована, — ответил секретарь. — Во всяком случае, после изоляции заболевших вот уже третий день новых случаев нет.

— А с какими перерывами поступали первые больные?

— Почти все сразу. Восемь человек за один день.

— Вчера положили еще одного, — уточнил санитарный инспектор.

Секретарь горкома внезапно прибавил скорость, так что всех прижало к сиденьям. Большое лицо его с тяжелыми надбровными дугами, с толстым, грубым носом стало недобрым, словно окаменело.

Председатель горсовета отвернулся к окну, на щеке у него задвигался мускул, он сжал зубы, чтобы не сказать лишнего.

— Вирусологи приступили к работе? — спросил Староверов.

— Да, — коротко ответил секретарь, и Староверову послышалось недовольство в его голосе. Он невольно подумал: от ученых ждут по крайней мере не меньше, чем раньше ждали от бога.

Машина резко остановилась. Секретарь горкома вышел первым и вошел в подъезд длинного белого здания больницы. Больше он не притворялся добродушным хозяином, не пытался развлекать гостя. И все поспешили за ним.

Главврач, встретивший их на пороге своего кабинета, коротко представившись: «Ермаков!» — открыл сейф и достал из него план города. На нем красными кружками были отмечены места, где обнаружили больных. Все склонились над планом, только Ермаков остался стоять, чуть сгорбившись, сунув руки в карманы просторного чесучового пиджака, чутко прислушиваясь волосатым ухом к тому, что делается за дверью, готовый по первому зову выйти.

Представители города, взглянув на план, на который, наверно, смотрели не одну сотню раз, уставились в Староверова. Он чувствовал их взгляды, но, не отрывался от плана, оттягивая опасную минуту, когда надо будет что-то отвечать, как-то успокаивать взволнованных людей. Теперь-то он видел, как они взволнованы.

Отметки на плане были разбросаны в разных местах. По ним ни о чем нельзя было судить. Староверов сказал:

— Насколько я понимаю, отмечены квадраты, из которых больные поступили к вам. Но ведь они могли подхватить инфекцию на работе? Нельзя ли уточнить здесь же, на плане, где они находились до заболевания? А я пока посмотрю больных.

План тут же передали для уточнения вошедшему ординатору; медицинская сестра, взглянув с надеждой на Староверова, подала ему новый халат: видно, давно уже ею подготовленный. Ермаков тоже накинул халат, и они вышли, оставив остальных в кабинете.

Хотя все окна в палатах были открыты, в лицо ударил удушливый запах пота и лекарств. Казалось, что жара исходит от полуголых тел, раскинувшихся на койках. Желтый цвет истощенных лиц бросался в глаза прежде всего. Староверову подумалось: лежат малайцы или индусы. Испугала его и худоба больных и температурные листы в изголовьях коек, на листах кривая во всех случаях ползла вверх. Вот и сейчас на листке ближайшего больного, юноши, почти мальчика, она была отмечена на сорока одном и шести десятых, и, судя по его состоянию, конец был так близок, что в ногах койки уже мерещилась зловещая фигура, какой издавна изображают смерть. Все, что занимало Староверова до этого мгновения, вдруг куда-то пропало, осталась эта палата, эти больные, этот умирающий юноша да хриплые звуки дыхания и короткие всхлипы.