Ради братий своих… (Иван Федоров) - [5]

Жданный час

раннего утра 29 октября 1552 года вся Москва спешила к дороге, что тянулась от Сретенских ворот к речке Копытовке в Ростокине. Крики продавцов сбитня и пирогов с требухой, всхлипы обкраденных бойкими воришками, галдеж многочисленной детворы, разговоры взрослых — все сливалось в единый мощный гул.

Но вот над ярославской дорогой поднялись стаи вспугнутых грачей и ворон. Поднялись, закружились в суматошном хороводе и медленно поплыли прямо над дорогой к Москве. И тотчас же вся толпа точно выдохнула разом: «Е-дут!»

Перекрывая гул толпы и птичий грай, донеслись звуки литавр, дудок и бубнов. Еще минута, и к ним добавился тяжелый топот и храп разгоряченных коней. Нескончаемая вереница всадников медленно вползала в подмосковный посад.

Проглянувшее сквозь тучи солнце вспыхнуло тысячью бликов на шитых золотом знаменах, на пластинах доспехов, островерхих шлемах, на цветных камнях, украшавших конскую сбрую и рукояти мечей. Еще пронзительнее взвыли дудки, но их заглушил радостный крик собравшейся толпы. Счастливые и возбужденные, встречали москвичи свое войско, одержавшее славную победу над последними татарами — казанскими.

Впереди на арабском белом скакуне — сам молодой царь Иван Васильевич с непокрытой головой. Толпа, тесня стрельцов, бежала за ним следом. Все тонуло в едином заглушающем кличе: «Многая лета! Многая лета победителям Казани!»

В Сретенском монастыре ударили в колокола. Вслед зазвучали колокола других монастырей и церквей, и густой медный перезвон поплыл над городом. На дороге у монастырских ворот засновали, засуетились дюжие стрельцы, расталкивая толпу, и на освободившемся пространстве неторопливо устанавливались по чину и возрасту старейшие бояре и духовенство во главе с митрополитом.

Царь с войском приближался все ближе. Вот уже видно его радостное, улыбающееся лицо. Различим узор на царских доспехах. Толпа бояр грузно зашевелилась. Митрополит двинулся царю навстречу.

Повинуясь всаднику, замер белый скакун. Легко соскочив, Иван Васильевич быстро зашагал к митрополиту. Еще громче раздалось вокруг: «Многая лета! Многая лета!» Вдруг разом все стихло, и лишь последние удары колоколов далеких церквей одиноко прозвучали в наступившей тишине. Раздался молодой, звонкий голос царя:

— Дед мой, отец и мы посылали воевод на последний оплот врагов наших — царство Казанское. Но не было успеха. Наконец я сам выступил в поле… И бог услышал нас. Мужеством князя Владимира Андреевича, наших бояр и воевод и всего нашего воинства Казань, сей град многолюдный, пала перед нами. Воеводы московские управляют теперь землями казанскими…

^{Вид на Москву XVI века (рис. А. Васнецова).}

Иван Федоров, стоя в задних рядах приближенных митрополита, внимательно прислушивался к каждому слову государя. Он даже весь подался вперед, точно боялся пропустить единый звук.

— Способствуйте мне утвердить в новых землях наш закон, нашу правду, наше слово…

Федоров с облегчением выпрямился. Точно услышал наконец очень важное для себя. А царь тем временем отстегнул меч, снял доспех и, передав их боярам, торжественно принял из рук митрополита шапку Мономаха и возложил ее себе на голову. Потом медленно, будто неся самого себя, двинулся вниз по улице к Кремлю. Тотчас все вокруг снова огласилось радостными криками.

Федоров еще стоял на своем месте, не в силах разделаться с охватившими его мыслями, но толпа уже начала его крутить и толкать. Мотнув головой, словно стряхивая налетевшие видения, поддавшись общему порыву возбужденной радости, Федоров поспешил за всеми. С неясным ожиданием чего-то очень значительного и важного для него он дошел с толпой до Кремля, до своей церкви Николы Гостунского, до государева дворца. И только здесь, вдруг осознав, что ничего не может и не должно случиться, медленно повернул домой.

А через два дня, после вечерни, прибежал запыхавшийся служка с наказом: быть Ивану Федорову у митрополита немедля.

Макарий отдыхал в жарко натопленной опочивальне. Ожидая, рассматривал он какие-то книги, откладывая некоторые в сторону.

— Сядь, сыне. Разговор у нас не простой и не короткий… Пять лет назад просил ты меня разрешить тебе книги собирать… Собирал… Сам переписывал. А много ли успел? В прошлом году посылал я тебя к Максиму Греку. С ним ты долгий разговор о книгах вел. Не просто о книгах. О печатных. И даже, как я знаю, бумажки разные от него увез…

«К чему бы это? — подумал Иван. — Неужто донос какой? Неужто в ереси обвинят и тогда?..»

— А два дня назад слышали мы с тобой, сыне, слова государевы — надобно нести в новые земли наш закон, нашу веру, наше слово. А кто их понесет? Люди наши? Да, люди. Но перво-наперво книги. Много книг. Слушал я государя, а потом на тебя взглянул, и показалось мне, что мысли наши едины… — митрополит уперся взглядом в Ивана.

Наконец-то! Предчувствия не обманули его. Значит, правильно понимал он, что должен настать этот жданный час.

— Так вот, сыне, час настал. Пора на Москве свое дело начинать, свой печатный стан заводить. Самим книги печатать…

Служка, сидевший в прихожей, слышал время от времени какие-то странные, неведомые ему слова: «штампа», «литера» «олово», «маца». И еще услышал служка напутственные слова митрополита: «Не мешкай, сын мой. Готовься к делу… Да поможет тебе бог!..»