Работа над ошибками - [79]

Я спрашиваю, будет ли полицейскому снайперу предъявлено обвинение в убийстве. Адвокат пристально смотрит на меня и – даже когда я повторяю вопрос – не отвечает. Вместо ответа он пытается вернуться к тому моменту разговора, начиная с которого мы, как он выражается, отклонились от темы.

И все же, это ведь интересный вопрос, не так ли? Кто именно его убил.

Грегори, мы это обсуждали ad nauseam.[11]

Но ведь не ad же infinitum.[12]

Вот так и выходит, что меня, помимо всего прочего, обвиняют в непредумышленном убийстве, а полицейского, спустившего курок, ждет всего-навсего служебное расследование. Получит ли он дисциплинарное взыскание, остается неясным – это зависит, в частности, от результатов судебного расследования, а суд прежде всего должен будет вынести приговор мне. Таким образом, наша – его и моя – вина (или невиновность) связана неразрывно. Адвокат изрекает:

Говоря строго, в данном случае не имеет значения, кто именно произвел, э-э, выстрел. В юридическом смысле.

Он говорил это и раньше, теми же или похожими словами. Он утверждает, что причиной смерти мистера Бойла являюсь именно я, потому что обстоятельства, повлекшие за собой его смерть, были созданы не кем иным, как мною. Намеренно или нет, вот в чем вопрос. Мои действия – их явную продуманность – Корона будет интерпретировать как неопровержимое доказательство преднамеренности. А защита постарается перенести акцент на мое душевное состояние. В результате все повиснет на крючке, с которого я соскочил. Что же касается снайпера, то он получил приказ стрелять – и в случае необходимости убить – при любой возможности. А я предоставил ему такую возможность.

(Я улыбаюсь.) Но ему было приказано стрелять в меня.

Адвокат пожимает плечами.

Присяжные рассмотрят представленные свидетельства, вынесут заключение по поводу целей, которые я преследовал там, в школьном кабинете, – и по поводу моей аранжировки событий – и установят, насколько я способен нести юридическую ответственность за их последствия. Поставят мне итоговую оценку, так сказать.

Убийство человека.

Лишение человека жизни.

Разные способы сказать одно и то же.

Назначили день первого заседания. До начала процесса я уже несколько раз представал перед магистратом. Адвокат, вопреки моим четко выраженным указаниям, «забыл» сделать запрос о снятии ограничений для прессы на время предварительных слушаний. Поэтому газетам в своих сообщениях придется ограничиваться всего лишь парой абзацев, где будет указано мое имя (Грегори Линн), возраст: тридцать пять лет, род занятий: временно безработный, адрес; предъявленные мне обвинения и прочие самые обычные процессуальные сведения. Подобные ограничения вводятся для того, чтобы гарантировать беспристрастность суда присяжных. Однако, заверяет меня помощница, стоит начаться судебным слушаниям, как газетчики сорвутся с цепи. А пока этого не произошло, они с адвокатом прикладывают все усилия, чтобы выработать план защиты и подготовить меня к даче показаний. А я только и делаю, что пытаюсь им помешать.

Наука имеет дело с вопросами, а не с ответами. Наука ничего не принимает на веру. Она отвергает догмы. Она спрашивает, «как», «что» и «почему». Приступая к проведению эксперимента, вы понятия не имеете, чем он закончится. Это я понял сам. А не выучил в школе.

Искусство тоже задает вопросы и тоже не дает ответов. И ничего не принимает на веру. Отвергает догмы. Спрашивает, «как», «что» и «почему». Приступая к написанию картины, вы понятия не имеете, что у вас получится. Это я понял сам. А не выучил в школе.

Перспектива Линна:

При проведении эксперимента вы (ученый) влияете на объект исследований, измерений или испытаний самим фактом своего присутствия. Вы – фактор. Вы – как физически, так и морально – вкладываете себя в свою работу. И ничем не отличаетесь от художника, который каждым своим мазком оставляет на холсте несмываемый автограф.

Вот темы, которые я пробовал обсуждать с мистером Бойлом во время нашей вынужденной близости, вот что я пытался донести до его понимания.

Я не против науки, сэр, я против того, как вы ее представляете. Черное и белое, верное и неверное. Победа фактов над факторами. Вы ни-си-му нас не учите.

Никакого вразумительного ответа. Он пробормотал что-то насчет того, что импровизация возможна лишь на основании проверенных фактов.

Прежде чем претендовать на звание гения, ребенку (он произнес: рибьонку) необходимо обладать знаниями. Моя работа – дать ему эти знания.

А как же прозрения? Абстрактные идеи? Бесконечные множества?

Боюсь, прозрения не относятся к сфере моей компетенции.

Я бы с удовольствием обсудил все это и с мистером Эндрюсом, но только нам не разрешают встречаться. Пока я у него жил, нам не довелось об этом толком поговорить: в то время такие мысли еще не сформировались у меня в голове. А когда они сформировались, было уже поздно – «Зверский захват заложника» (заголовок в одной из газет) был в разгаре, а мистер Э. стоял по другую сторону двери и участвовал в сговоре с полицией. А сейчас ему даже и письмо от меня не передадут. Это расценили бы как попытку давления на свидетеля обвинения. Ведь что выяснилось: если мистер Бойл был черно-белый, то мистер Эндрюс – Энди – бело-черный, а это, сами понимаете, абсолютно один хрен. Да, он отверг «правду» догм и условностей, но, вместо того чтобы признать «отсутствие правды», просто вывел свое собственное определение правды. И правда эта заключается в том, что все – ложь. А ложь не то же самое, что отсутствие правды. Это я понял сам.