Работа над ошибками - [23]
На главной улице было слишком оживленно, слишком светло. Я дождался, когда она свернет. Но я держался к ней близко, ей были слышны мои шаги. Пару раз она осторожно оглядывалась через плечо. Я был в капюшоне. Она пошла быстрее. Я тоже. Мы находились в переулке, куда выходили задние дворы домов; этот переулок я приметил еще по дороге туда. Показался конец переулка, и я стал ее нагонять. Нас разделяла всего пара метров. Мои шаги звучали громко, отчетливо, мы шли в ногу. Она затеребила замок сумочки, стала рыться, искать что-то. Нашла. Что-то металлическое, красное с серебряным, блестящее. Два широких шага, и я схватил ее за плечо, одновременно зажав ей рот ладонью, рванул к себе. Блестящий предмет упал на землю – флакончик, похожий на дезодорант. Сигнализация от насильников. В борьбе она задела флакончик ногой, и он укатился. Далеко, не достанешь. Задушенные вопли, острые зубы, впившиеся мне в руку; но я лишь вцепился сильнее, стараясь лишить ее равновесия. Ее ноги волочились по земле, цепляясь за булыжники мостовой. Она была тяжелая, но я тяжелее, больше. Сильнее. Было темно, под ногами валялась какая-то отсыревшая дрянь из разорвавшегося мусорного мешка. Дворы были огорожены деревянными заборами, так что из задних окошек домов нас увидеть не могли. Воняло котами. Я просунул руку ей под джемпер, полез пальцами под резинку леггинсов. Она рыдала в мою другую руку, давилась моим потом, кровью, плотью. Пыталась кричать, беспомощно цепляла пальцами воздух и ногтем большого пальца задела чувствительную кожу в уголке моего левого глаза. Пришлось схватить ее за запястье. Я повалил ее на землю лицом вниз, снова взялся за ее одежду. Пальто задралось, собравшись у плеч складками, леггинсы я спустил к коленям. Она стонала, вжимаясь лицом в грязный булыжник. Я тянул за трусы, пока они не лопнули, обнажив ягодицы, бледные во мраке ночи. Кожа белая, как бумага, как чистый лист. Я сунул руку между ее ног. Мокро. Мокрая плоть, волосы. Влага струилась по моим пальцам, по внутренним сторонам ее бедер и проливалась на землю, собираясь в ручейки в трещинах между камнями.
Я замер. Встал. Отпустил ее. Она всхлипывала, часто и коротко дыша; прическа была совершенно испорчена, лицо измазано слезами и моей кровью. Она ничего не сказала, даже не взглянула на меня, только поправила одежду, нелепо, на полусогнутых ногах, добежала до конца переулка и скрылась за углом. Я стоял и слушал, как постепенно затихают ее шаги, пока наконец единственным звуком, нарушавшим тишину улицы, не стало мое собственное тяжелое, прерывистое дыхание. Я поднял с земли ее шарф, аккуратно скатал его и сунул в карман.
Признаю, это было ошибкой. Через несколько месяцев его нашли у меня в комнате, и он стал одной из основных улик по моему делу. Наряду с картинками, разумеется, и записями по каждому эпизоду. И моим признанием. У следователей в Кардиффе ничего этого не было. Для них это стало очередным нераскрытым делом о попытке изнасилования. Описание нападавшего, полученное от жертвы, было малоинформативным: высокий, крепкий мужчина в куртке с капюшоном. Цвет кожи: белый; цвет волос: неизвестен; цвет глаз: неизвестен; примерный возраст: сколько? двадцать? тридцать? сорок? Было темно, он не снимал капюшона, напал сзади. Не произнес ни слова. Полиция разыскивала мужчину с ранами на руке и, возможно, с повреждениями левого глаза. Преступник между тем наутро после происшествия выехал из пансиона на Кафедральной улице и сел в поезд, идущий в Лондон, на вокзал Пэддингтон. К тому времени, как хозяйка пансиона прочитала в «Эхе Южного Уэльса» заметку о нападении на женщину и вспомнила – тут у нее, без сомнения, похолодело в груди – уродливую царапину на лице недавно съехавшего постояльца, нападавший был уже за сто шестьдесят миль от Кардиффа, в Южном Лондоне, в своей комнате, в муниципальном доме. Указанные им в регистрационной книге фамилия и адрес оказались вымышленными. Хозяйка пансиона смогла сообщить следователям только то, что мужчина был из Англии – определить по выговору, откуда именно, она затруднялась – брюнет с завязанными в хвост волосами и, да, самое странное, с разными глазами, одним зеленым и одним карим. На основе данного описания полиция изготовила и поместила в газеты фоторобот. Впрочем, в английские газеты история не попала. День выдался богатым на события, а нападение случилось в Кардиффе, не было серийным, и к тому же жертва фактически не была ни изнасилована, ни убита.
Я сказал адвокату, что миссис Дэвис-Уайт не обязательно давать показания в суде. Я готов признать эту часть обвинения. Адвокат говорит, что это весьма разумно с моей стороны. Тем не менее по данному конкретному эпизоду у него остается масса вопросов. Почему я остановился на полпути? Почему отпустил жертву? Я начал перечислять причины, но увидел, что он абсолютно ничего не понимает и от этого находится буквально в полуобморочном состоянии; тем не менее я продолжал говорить, отгибая для наглядности пальцы. Помощница записывала мои слова:
Она не курит.
Белизна ягодиц.
Переулок.
Страх (мой).
Страх (ее).
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.