Взглянув на меня, женщина улыбнулась и положила на лоб ладонь. От руки ее тепло живительное пошло, и я прикрыла глаза, ощущая, как затихает боль.
— Упала она, говорите? — быстро спросила знахарка.
Арьяр в двух словах объяснил, что случилось. Женщина покачала головой и поцокала языком.
— Ты поможешь, Ясна?
Знахарка быстро оглянулась на него, сверкнув бездонно-синими молодыми глазами. Лишь тонкая чуть наметившаяся паутинка морщин у глаз говорила об истинном возрасте травницы.
— Помогу.
Потом резко кивнула Заряне.
— Выйдите все.
Хозяйка хотела было сказать слово, но знахарка только рукой на дверь указала. Властно так, будто княгиня, а не баба деревенская.
Дождавшись, пока хозяева дома дверь закроют, Ясна обернулась на меня и, чуть улыбнувшись, проговорила:
— Не думала, что такую диковинку в нашей глуши увижу.
Я возразить что-то хотела, но голова вмиг так закружилась, что только охнула и набок завалилась.
Ясна поддержала меня, помогла лечь на лавку. Быстренько порылась в своей сумке и достала какой-то корешок. А после велела мне не двигать и слова не говорить. Зашептала что-то, шевеля одними только губами, быстро-быстро повторяя слова. Корешок в руках помяла, согнула, да лбу моему провела.
Ощутила я, будто оцарапало колючей веткой. Неприятно так обожгло, а после захолодило. После Ясна стала надо мной руками водить, будто бы с головы что-то невидимое стряхивала и прочь отбрасывала.
И тут мне легче стало. Боль как по кускам разбилась, разлетелась по осколочкам и в стороны ссыпалась.
Знахарка отодвинулась в сторону и пот со лба утерла.
— Ну все, — сказала она. — Теперь полежишь пару дней, и все как рукой снимет. Я еще травы оставлю, чтоб отвар пила. А на кисть мы лубок сделаем — вывихнула ты ее.
— Спасибо тебе, Ясна, — ответила я, поднимаясь.
Женщина села рядом.
— Это долг мой, предками завещанный, людям помогать, — ее глаза посмотрели пронзительно, будто насквозь. — Скажи лучше, как ты в наши места забрела?
— В Трайту я шла, а по пути Арьяра встретила. Он и пригласил отдохнуть в дороге.
— Знать, боги тебя прислали, — чуть улыбнулась Ясна. — Вижу, в силу ты еще не вошла.
Я недоуменно посмотрела на травницу и хлопнула глазами.
— В какую такую силу?
— В ту, что невредимой тебе сюда дойти позволила, — ответила ведунья. — Не будь ее, загрызли бы волки у первого же дерева.
— Не боюсь я волков! Они в жизнь меня не тронут.
— Твоя правда — простые волки не тронут.
Я собралась развести руками, да боль в правой не позволила.
— Разве ж мудреные бывают?
Знахарка усмехнулась и откинула назад, отливающую синевой, прядь шелковых волос.
— Ну хоть мудреными называй. Вижу, ты знать ничего о самой себе не знаешь.
Хотела я сказать, что все знаю. Что из дома сбежала, что ушиблась сильно и что сидеть мне теперь в Подлесье, пока рука не заживет, и косые взгляды Заряны терпеть. Но не стала. Мне ли, дуре неграмотной, со знахаркой-ведуньей спорить?
— Ты вот что, — продолжила Ясна, выкладывая из своей холщовой сумки снадобья. — Приходи ко мне, как отлежишься. Дорогу к дому моей здесь любой покажет.
— Зачем это?
Ясна сощурилась:
— А много спрашивать будешь, вовсе ничего не скажу. Приходи и все.
Заряна, хоть и косилась на меня, но отвар Ясны по всем правилам заварила, и выпить всю чашу заставила. Я и кривилась, и морщилась, и чуть не плевалась — горечь та еще оказалась — а все же пила.
Рука настойчиво ныла, обложенная какими-то мазями и кореньями. Знахарка говорила, что первые боль снимают, а вторые хворь оттягивают и опухнуть не дают. Не знаю я про хворь, а ноет знатно. И не повернуться с лубком, и не почесаться как следует.
День клонился к вечеру, когда я поняла, что лежать и смотреть в потолок невозможно. Ясна вроде бы заговоры свои надо мной читала, чего-то руками водила. Видать, сильная она ведунья. Авось ничего не случится, если встану.
Аккуратно, стараясь не тревожить больную руку, я приподнялась на локте и села. Волосы, вольно растрепавшиеся из косы, вились по моим плечами рыжими змеями. Собирать их нет резона с одной-то рукой.
За окном виделись последние лучи заката. Эх, хорошо, наверное, там. Свежо, сверчки затянули свои песни, а в воздухе витает тот самый волшебный дух вечера. Часы заката самые любимые. В них таится какая-то древняя волшба, неуловимое и немыслимое что-то. Мнится, выйдешь за порог, а там чудеса, сказания. Ну как в такой вечер сидеть взаперти?
Голова закружилась, и я минуту помедлила, собираясь с силами. После уперлась рукой и встала.
— И чего удумала? — раздался голос Заряны.
Я подняла голову, сдула с лица непокорную прядь и вздохнула.
— Ясна лежать два дня велела, — твердо произнесла хозяйка. — Не хватало мне еще с тобой потом возиться, вдруг приключится что.
Она стояла в дверях, держа подмышкой подушку, и смотрела на меня совсем недобро.
Я выпрямилась, и по привычке чуть было не уперла руки в бока.
— А, думаете, мне тут по нраву лежать? Да я бы уже на полпути в Трайту была.
— И кто же держит? — не отступала Заряна. — На себя-то посмотри! Куда тебе в Трайту? Или, думаешь, там своих калек мало?
Я вспыхнула. Это я-то калека? Да как… Да кто… Да как она вообще может!
