Пыльными дорогами. Путница - [7]

В воздухе разносился густой запах горького дыма, разносимого утренним ветерком откуда-то из центра селения. Совсем неподалеку залаяла собака. Глухо, громко и очень недовольно. Может, нерадивый хозяин запамятовал вовремя ее покормить, а, может, мимо сонного пса проскочила плутовка-кошка. Услышав недовольство своего собрата, лай подхватили другие собаки и дружно залились на все Подлесье.

Лай собачий я всегда понимать могла. Знала, как зверь на своем языке говорит. Ни слова не понимала, а чувствовала, о чем речь ведет — больно ли ему, грустно ли, истосковался ли по хозяину, или, от голода живот свело.

Подумав о том, что в селе есть несколько голодных собак, я и сама решила, что не прочь перекусить. Только вот как? Заряна вон и смотреть на меня не хочет. Вряд ли есть позовет, а уж про то, чтоб в дорогу мне чего дать, так и речи не идет. Уходить мне пора. Сейчас вот в дом вернусь, мешок свой соберу и снова в путь.

Твердо задумав уйти, я вздохнула, и собралась было тихонько скрыться. Да тут роса утренняя со мной шутку злую сыграла. Только-только ступила я босой ногой на траву, так мир перед глазами и завертелся. Земля и небо мелькнули в миг передо мной, и растянулась я во весь свой невеликий рост аккурат на траву мокрую.

И ладно бы сама упала, так еще задумала руками за поленницу ухватиться. Диво, что дрова не на меня полетели, а то не сносить мне, неумехе, головы.

В глазах от удара помутилось. Небо черной сеткой затянуло, а во всем теле ухнуло глухой болью. Застонала я в голос, да глаза прикрыла.

Потом Арьяр с Миланом подскочили, стали меня на ноги поднимать.

— И как же тебя только угораздило? — спросил Охотник, внимательно осматривая мою голову.

Я только вздохнула шумно. Ударилась так, что слезы по лицу катились.

— На траве поскользнулась, — ответила негромко.

Арьяр посмотрел на поленницу и покачал головой.

— И чего ты туда полезла?

Я хотела быстро что-то придумать, соврать, да так и не смогла. Видно удар все мысли из головы моей дурной разогнал.

— К знахарке ей надо, — вставил Милан, покосившись на меня. — Вдруг чего перебила?

— Не пойду к знахарке, — тут же ответила я. — Мне в путь пора.

Ох, кажется, прав малец — и руку-то я сильно ушибла, и спину тянет, и на затылке, видать, кожу свезла, вон как жжет. И понесло же меня к этой поленнице, чтоб ее в Изнанку!

— Вёльма, не дури. Куда тебе в путь, если встать не можешь?

Я хотела было ответить, что могу, но в голове как завертелось…

— Оооох, — выдохнула только.

— Милан, беги за матерью.

— Не надо…

— Молчи, Вёльма, — проговорил Арьяр, поднимая меня на руки, — Сказано, девки-дуры…

Возражать я не стала. Дура и есть, чего уж там.

А вот к знахарке не пойду и все тут. Стыдно сказать, а ведь с детства не люблю их, травниц этих. Всегда они косо на меня смотрели да слова страшные говорили. Мол, сила в тебе темная, простым людям недоступная, не смогут они твоей сути принять, сторониться будут. И не деться мне было никуда от этих намеков и слов злых.

Какая же во мне сила темная? Да я и обычной-то не имею. Говорил отец, правда, что прабабка его жрицей ушедшей богини была, чарами владела да духов вызывать могла. Только то давно было. А я что? Девка глупая, ничему не обученная. Нет во мне сил никаких.

Внес меня Арьяр в горницу, на лавку усадил, велел не двигаться. Заряна сразу же заохала, захлопотала вокруг меня. Стала мокрую тряпицу ко лбу прикладывать. Милана за знахаркой послали, а он и рад был уйти — не на меня же смотреть.

Сколько времени прошло, не скажу, только мне лучше стало. Боль утихать стала, взор прояснился, только рука заныла с новой силой.

— И как же ты так упала? — вздохнула Заряна, разочарованно глядя на меня серыми тусклыми глазами.

Сразу ясно, что падение мое ей поперек горла. Вдруг, чего приключится и тогда придется хозяйке незваную гостью терпеть в доме своем.

А я что? Уйти бы рада, да не могу!

— А Вёльма на месте не усидела, вот и схлопотала за это, — усмехнулся Арьяр. Видать понял, чего к поленнице полезла.

А я вот краснеть не стану. Любая девка на моем месте не поленилась по росе пройтись да притаиться, чтоб за Арьяром понаблюдать. Другая бы еще и разговор завела да предложила рубаху заштопать. Это я, неумеха, с иглой да котелком не дружу, а иные везде мастерицы.

Ох, как голова гудит… от боли да переживаний время нитью бесконечной тянется. Идешь, мнится, за клубком, а он все не кончается, тянется и тянется окаянный.

В глазах то кружилось, то снова останавливалось. Если бы не мокрая тряпка Заряны, лежать бы мне бездыханной. А так по лицу капли текут — липко, противно, медленно — прямо в чувство и приводят.

Милан шустрым оказался, быстро справился. Привел за собой знахарку. Вошла она и будто чистым духом повеяло.

Есть люди будто сияют изнутри. Смотришь на иных, а вокруг мир и добро разливается, как лучи от солнышка теплого. То ли я это вижу, то ли мнится, то ли так и есть оно.

Одетая в свободное, расшитое красными нитками по подолу, рукавам и вороту, льняное платье. Волосы цвета вороньего крыла свободными прядями струятся по спине, придерживаемые лишь простеньким ободом. На шее знахарки висел амулет со странным, неизвестным мне, символом.