Пылающая комната - [2]

— Крис. — ответил рок-певец и Даншен понял, что если он попробует назвать собеседника «господин Харди», то вылетит отсюда в два счета.

— Ничего, если мы пойдем на кухню? — спросил музыкант небрежно, — я предпочитаю говорить там.

— Так даже лучше, — осторожно согласился Даншен. Он всегда в начале был очень внимателен со своими собеседниками, а этот человек, казалось, требовал предельной осторожности. Ощущение было таким же как рядом со спящим вулканом, черт его знает, когда он проснется и засыплет тебя тоннами пепла и горячих камней.

Однако его опасения не оправдались. На огромной кухне, отделанной хромом и белым пластиком, сидя на высоком табурете за стойкой, разделяющей помещение почти пополам, Крис разоткровенничался. Он спокойно рассказывал о своем детстве, которое проходило в рабочих кварталах города, о больной матери, почти не встававшей с постели, о том, что он начал зарабатывать деньги с двенадцати лет, жестоком отчиме, избивавшем его каждый день. «Понимаешь, — сказал он просто, — когда мне было четырнадцать, я просто взял молоток и засадил ему по колену. Сломал ногу, ну и…». «Что?» — с уже неподдельным любопытством спросил Даншен этого странного Маугли, выросшего в отнюдь недружелюбных джунглях. «Сбежал из дому» — пожал плечами музыкант. — «Он бы убил меня, если поймал». Даншен слушал его рассказы и понимал, что Крис, с трудом окончивший девять классов общеобразовательной школы, ни разу в жизни не прочитавший толком ни одной книги, не имеющий никакой, даже самой примитивной специальности, в каком-то смысле гордится своей дикостью. Он ничего не знал, ничего не умел, ходил слух, что он даже никогда не записывал текстов, которые сочинял, это делал Джимми Грэмм. Единственное, что он мог, это петь. Крис рассказал ему, как в двадцать лет, зарабатывая чем попало и толкаясь в околорокерской богеме, он познакомился с Джимми, тогда талантливым студентом мехмата, который играл на гитаре в рок-группе с идиотским названием «Черви». «Я сразу понял, что именно он мне и нужен, — пояснил Крис, прикуривая очередную сигарету, — все остальные были козлы». Они набрали группу, несколько лет ушло на раскрутку. «Сам понимаешь, как сейчас такие дела делаются, а задницы лизать я никогда не умел». Даншен увидел хищный огонек в его зеленоватых глазах и на секунду представил себе этого четырнадцатилетнего мальчика, которым когда-то был Крис Харди, стоящего посредине самой жестокой бойни этого мира. Сложно было представить, какую цену он заплатил на этой войне за то, что имел сейчас.

Даншен спросил Криса про его отношения с женщинами.

— Они все суки, — равнодушно ответил музыкант, — Я видел несколько хороших, но, видишь ли, если баба хорошая, то спать с ней совершенно невозможно. Вот у меня было три жены и все стервы. И вообще, с женщинами можно только спать, больше они ни для чего не годятся.

Даншен приподнял брови. Стараясь сгладить ситуацию, памятуя о том, что среди читателей шестьдесят процентов — прекрасный пол, он поинтересовался, что же его так не устраивает в женщинах. Крис задумался на секунду и ответил:

— Им все время нужны деньги, а если ты им отказываешь, то они начинают ныть про любовь. Как они тебя любят и все такое. Терпеть я этого не могу. Наверное, есть те, кто этого не делают, но я их не видел.

Тут журналист, понимая, что теперь каждая девушка или женщина, прочитавшая статью, будет уверена в том, что она и есть та единственная, которая спасет несчастного Криса от его одиночества, задал следующий вопрос, достаточно деликатный, но необходимый. Он спросил, кого из своих женщин Крис любил больше всего. Крис пожал плечами, откупорил бутылку и в очередной раз плеснул и себе, и собеседнику в стакан.

— Никого. — ответил он, — я вообще никого из них не любил. Я даже не знаю, что это такое.

Он сказал это так жестко, что Даншен понял — тему надо закрывать.

На вопрос об его скандальной репутации, Крис буркнул только: «Что хочу, то и делаю, ты мне что ли указывать будешь?» и как-то заскучал. Даншен решил, что собеседник закрывается и пора уходить, но Крис вдруг решительно щелкнул кнопкой «Запись» на диктофоне.

— Давай поговорим без этой вертушки, — проговорил он, наклонясь через стол и глядя Даншену в глаза.

Даншен кивнул головой, приготовившись слушать. Крис, убедившись, что собеседник весь внимание, отодвинулся.

— Мне все надоело, — заявил он. — Понимаешь, все. Пить больше не могу, баб глаза мои бы не видели, даже подраться не хочется. Тоска смертная. Девки беспрерывно в постель лезут. Пьянки эти идиотские. А ширяться я не хочу. Я видел, что бывает, спасибо, мне не надо. — он помолчал, свирепо стиснув губы. — Ты умный мужик, ты меня поймешь. Скучно мне. Все надоело.

Он опустил голову и принялся вертеть в руках нож, лежавший на столе. Вид у него внезапно сделался совсем детским. Даншен молчал, ожидая, что же будет дальше. Крис поднял на него глаза.

— Слушай, иди ко мне работать, а? — Даншен от неожиданности чуть не поперхнулся виски. — Ты вроде хороший парень, не то что эти, — тут он произнес уже совсем непечатное ругательство, — Умный, образованный… Будешь у меня, ну, чем-то вроде менеджера по развлечениям. Давай? Может, ты что придумаешь, а то, понимаешь, мне… ну как тебе сказать… Мне чего-то не хватает. Я сам не знаю чего… — он силился подобрать отсутствующие слова, щелкал пальцами, а Даншен смотрел с жалостью на этого адреналинового наркомана, погибающего без того особого огня в крови, который дает только риск. — Слушай, я тебе заплачу, — заторопился Крис, видя, что собеседник молчит, и назвал сумму, о которой Даншен мог только мечтать. Журналист подумал: «А что я теряю?».