Пятницкий - [27]

— Я согласен с формулировкой товарища С.[4], — говорил он. — Нужно идти во все профессиональные союзы. Это лучшая из всех существующий трибун для нашей агитации, даже для агитации за вооруженное восстание. Никто не говорит о том, что, беря руководство профессиональными союзами, мы должны подчиняться «узкопрофессиональным» тенденциям, сузить себя до профессионализма. Наоборот, в своей агитации мы должны постоянно подчеркивать неотделимость профессионального движения от политической организации, от широкого политического движения.

Теперь его звали Яков. Он обладал «железным» паспортом на имя Покемунского, по которому и был прописан в Одессе. Для партийной организации на это время он перестал быть товарищем Фрейтагом.

Научившийся превосходно ориентироваться в таком громадном городе, как Берлин, он в несколько дней изучил весь свой Городской район и теперь с утра до ночи носился по мастерским, артелям, типографиям, конторам и магазинам. Неутомимым помощником организатора Городского района стала Софья Бричкина из берлинской молодежной подгруппы.

Главными объектами своего района Пятницкий считал табачную фабрику Попова и чаеразвесочную Высоцкого. Здесь он бывал почти каждый день, собирал рабочих, разговаривал с ними, делал короткие доклады на политические и экономические темы. Летние месяцы в Одессе показались Пятницкому легкими. Работа налаживалась, крепли организационные связи, отлично действовала крупная нелегальная типография ЦК, печатая в сотнях экземпляров большевистские листовки.

Затаилась полиция. Незаметно вели себя филеры. Об арестах ничего не было слышно.

Продолжалась, конечно, внутренняя борьба между различными социал-демократическими группировками за влияние на одесский пролетариат. Ведь, кроме большевистского комитета, в городе существовали еще комитеты меньшевиков, бунда, эсеров и дашнаков. Делались, правда, попытки выработать какую-то платформу общих действий — на этом особенно настаивало руководство бунда, но, хотя такой согласительный комитет и был создан (от большевиков в него вошли товарищи С., Я. и А, то есть Гусев, Пятницкий и Готлобер) и даже провел одно заседание, дело ни на йоту не сдвинулось. Разногласия с меньшевиками захватывали не только вопрос стратегии и тактики, но и теории, и через образовавшуюся пропасть не удалось, несмотря на все старания бундовцев, перекинуть даже утлого мостика. Бундовцы, хотя и считали себя частью РСДРП, продолжали создавать свои сепаратные организации в Киеве, Одессе, Екатеринославе и некоторых других городах России параллельно существовавшим там социал-демократическим организациям. И мотивировали это тем, что в этих городах есть рабочие-евреи, не знающие русского языка.

Пятницкий с присущей ему едкой иронией и резкостью высмеивал эту «из пальца высосанную» мотивировку. «Как будто бы местные комитеты РСДРП, в которых немало евреев, не смогут работать среди рабочих, говорящих на еврейском языке», — говорил он на заседании согласительного комитета и в качестве иллюстрации рассказывал, как на одном митинге оратор-бундовец потребовал права изъясняться на своем родном языке, а получив это право, произнес речь, процентов на шестьдесят состоящую из русских слов.

В конце сентября начались митинги в Одесском университете. И хотя организаторами их были студенты, в числе выступивших ораторов встречались представители всех партий и политических группировок.

Все чаще на крупных и мелких предприятиях Одессы возникали забастовки, причем не только экономического, но и политического характера. И так во многих городах России.

Наступало время решительных действий. Одесский большевистский комитет на своем заседании 12 октября единогласно принял решение призвать пролетариат к политической забастовке под лозунгом «Долой самодержавие! За созыв Учредительного собрания!» и провести в первое же воскресенье после начала забастовки массовую демонстрацию по центральным улицам Одессы. Руководителем будущей демонстрации комитет назначил Пятницкого. И опять меньшевики и бундовцы, якобы выразив согласие на совместные действия, выступили со множеством всякого рода оговорок о сроках начала всеобщей забастовки, а участвовать в демонстрации вообще отказались.

Наконец началась забастовка. Началась она довольно организованно и захватила основные отрасли производства. Поэтому, как и было условлено на заседании комитета, демонстрацию назначили на воскресенье, 16 октября.

Вероятно, впервые за всю историю города в это воскресенье центр его захватили жители окраин. Все больше рабочих собиралось на углу Дерибасовской и Преображенской улиц. Когда их набралось несколько сотен, Пятницкий крикнул: «Начинаем. Вперед, товарищи!» Демонстранты, сомкнув четверки, выкрикивая революционные лозунги, двинулись по направлению к Херсонской, где к ним собирались присоединиться митингующие студенты. Все шло довольно гладко, казалось, власти решили на этот раз закрыть глаза на все происходящее.

Как бы не так! Лишь только вся Херсонская улица заполнилась демонстрантами, навстречу вымахала сотня казаков и с гиканьем, хлеща по головам и плечам рабочих и студентов нагайками, погнала их в боковые улицы. Спасаясь от казаков, участники демонстрации стали валить трамвайные вагоны, разбирать чугунные решетки, устраивать нечто вроде примитивных баррикад. И все же демонстрация продолжалась. Группы рабочих рассыпались по всему городу и призывали всех присоединиться к демонстрантам. Так продолжалось несколько часов. И когда Пятницкий отправился на явку к Гусеву, чтобы доложить ему о ходе демонстрации, на улицах, в красноватом свете закатного солнца, все еще было шумно. Одесситы, взволнованные, обсуждали события дня. Куда-то испарились казаки. Не видно было полицейских. И вдруг в районе Молдаванки из переулка выскочило несколько конных городовых с огромными «смит-вессонами» в руках. Без всякого повода городовые стали палить из револьверов в прохожих. Несколько человек упали. Пятницкий прижался к стене дома. Опорожнив барабаны своих револьверов, городовые тут же ускакали обратно. Как выяснилось позже, такие налеты, бандитские, ничем не мотивированные, явно провокационные, совершены были в разных районах города.