Пять пятилеток либеральных реформ. Истоки российской модернизации и наследие Егора Гайдара - [169]

В конце 1995-го – начале 1996-го Егор считал, что Ельцин неизбираем. После дефолта полагал, что Черномырдин – плохой выбор. В 1998 году был уверен, что Примаков обрушит экономику. Опасался плохого сценария в том случае, если Евгений Максимович продолжит успешную политическую карьеру. Возможно, это была еще одна ошибка Егора Гайдара.

Спустя годы, в ноябре 2019-го, Путин поставит памятник Примакову. На открытии соберется вся политическая элита. В том числе и те, кто противостоял неторопливому премьеру, так и не ставшему президентом.

На вопрос, с чего это вдруг Путин назначил официальным идолом Примакова и воздвиг ему вполне рукотворный памятник системы «мужик-в-пиджаке», есть вполне внятный ответ. Сталину нужен был Ленин, в том числе для подкрепления своих людоедских интенций цитатами из вождя. Путину тоже нужен был свой Ленин, чей авторитет освещал и освящал бы генеральную линию. Ельцин со своими «лихими 90-ми» на эту роль совершенно не годился, а Примаков, несмотря на, деликатно выражаясь, существенные отличия Евгения Максимовича от Владимира Владимировича, при некотором умелом обожествлении вполне подходил на роль вождя и «основоположника» консервативной линии в российской политике. Кроме того, получилось так, что Примаков пропустил вперед Путина, уступил ему место.

Но эта нехитрая комбинация с превращением Примакова в идола прямо-таки вынуждает задать следующий вопрос в жанре «а что, если?». Что, если бы преемником стал именно он? Евгений Максимович, которого называли «Примусом» вовсе не в латинском значении слова, был фигурой сложной. Однако представить себе, что он устроил бы второй передел собственности при участии чекистов средних лет, трудно. Предполагать, что он с помощью «вежливых людей» брал бы Крым, тоже как-то нереалистично. А уж о «специальной военной операции» с целью «денацификации и демилитаризации Украины» и говорить нечего: подлинный консерватизм просчитывает последствия.

Примаков-1999 – это не Зюганов-1996, который в то время еще не был добрым дедушкой, повернутым на ностальгии по Сталину и на высадке цветочков рядом со своей дачей, окруженной корабельными соснами в поселке управления делами «Снегири». Это реальная альтернатива более мягкого пути, по форме совершенно нелиберального, а по сути – спокойного и органического.

Гайдар это отчасти понимал и потому отделял консервативный «лужковско-примаковский» путь от зюгановского, Егор еще называл его «лукашенковским».

Конечно, при этом Гайдар желал третьего пути – рыночного и демократического. Ему хотелось вернуться в весну – лето 1997 года. Он считал, что нужна альтернатива и Лужкову – Примакову, и Зюганову. Вряд ли в то время Егор мог думать иначе: Примаков-президент – это разрушение картины мира Гайдара и потеря всего, ради чего пришлось пройти реформы, октябрь 1993-го, 1996-й.

А Ельцин полагал, что Примаков постепенно превращается в символ альтернативы его курсу. И никак не может быть преемником. Какой преемник в примаковские-то 70 лет? К тому же Евгений Максимович, что удивительно для столь опытного человека, ухитрялся подставляться: например, прибыл к Ельцину в январе 1999-го с согласованным с Думой проектом реформы власти с приданием больших полномочий парламенту. Все еще красному парламенту, который спустя всего четыре месяца после этого попытается затеять импичмент президента с совершенно дикими формулировками, возвращавшими в октябрь 1993-го.

12 мая, упреждая импичмент, Ельцин отправил в отставку Примакова. Интуиция его не подвела – Дума была деморализована, боялась роспуска в случае, если предложенная кандидатура нового премьера не будет ею принята, и не собрала нужного числа голосов ни по одному пункту обвинений. А 19 мая с первого раза проголосовала за Сергея Степашина, экс-министра внутренних дел, назначенного первым вице-премьером незадолго до своего карьерного взлета. Притом что у Ельцина была и другая кандидатура – еще одного тяжеловеса, человека, считавшегося близким «семье», министра железнодорожного транспорта Николая Аксененко. Министр был могучим хозяином огромной империи, он даже визуально должен был нравиться Борису Николаевичу – хотя бы своим ростом. Считается, что уже тогда шли разговоры о возможном назначении премьером директора ФСБ Владимира Путина, но именно Аксененко был реальным номинантом. «Семью» (в расширенном понимании – от Татьяны Дьяченко до Романа Абрамовича) отговорил Чубайс («Аксененко зарубил я. Я орал на них!»). Он хорошо, слишком хорошо знал министра, который едва ли стал бы продолжать курс Ельцина. Тогда-то и было отдано предпочтение Степашину.

Гайдар был далек от дворцовых интриг, однако оценил эту ситуацию как избавление от «угрозы ползучего красного реванша»: «Ельцин еще раз подтвердил, что он остается очень сильным политическим тактиком, и за 20 дней переломил ситуацию в свою пользу. К сожалению, точно так же мы видим, как мы видели это в 1991, 1993, 1996 годах, то, что Борис Николаевич умеет выигрывать в сложных кризисных ситуациях, но восхитительно умеет проигрывать сразу после того, как кризис завершается».