Пять пятилеток либеральных реформ. Истоки российской модернизации и наследие Егора Гайдара - [167]

В составе делегации среди прочих были Леонид Гозман и бывший министр печати, в свое время работавший корреспондентом в Белграде, Сергей Грызунов. От Чубайса Гозман получил задание: отвечать (головой) за личную безопасность Гайдара, который, с точки зрения Анатолия Борисовича, не был наделен умением чувствовать опасность. А отправлялась делегация непосредственно под бомбы – в середине маршрута значился Белград.

Встреча в Будапеште с Холбруком, архитектором Дейтонских соглашений 1995 года, остановивших войну в Боснии и Герцеговине, ничего не принесла: американская сторона не готова была идти на уступки. На микроавтобусах делегация отправлялась в Белград. Гозман ворвался в транспортное средство первым, сел у окна и под каким-то предлогом усадил Гайдара рядом с собой – так он выполнял поручение Чубайса.

Леонид Гозман вспоминал: «Егор знал Борислава Милошевича, посла Югославии в России, с детства. Ехали мы в Белград по договоренности с Бориславом Милошевичем, что не исключало того, что его брат, Слободан Милошевич, нас там грохнет. Мы поехали на машинах в Сербию, нас долго не пускали, буквально несколько часов мы стояли на границе. И не пускал нас именно Милошевич. Потом пустил, в те сутки или полтора суток, что мы были на территории Сербии, американцы не поднимали в воздух самолеты. Это было предложение Холбрука, он сказал: „Мы не будем этого делать“, – чтобы Милошевич не мог списать убийство Гайдара на американцев. Потому что было понятно, что для Милошевича самый выгодный вариант – это грохнуть всю группу нашу и сказать, что это американцы».

Борис Федоров писал в своих мемуарах: «В тот же день мы были на границе с Югославией и не знали, будут ли нам выданы визы. Все обошлось, и мы очутились на территории воюющей страны. Я в первый раз попал в такую обстановку. Первые впечатления – полное отсутствие автомобилей на улицах, затемнение, укрытые вдоль дорог югославские истребители. Белград показался нам вечером мрачным городом, жутко выли сирены, нигде не было людей. Официальный Белград не был рад нашему приезду, и поэтому мы встретились только с Вуком Драшковичем – демократическим оппозиционером и тогда вице-премьером в правительстве (правда, на этой должности ему предстояло оставаться считаные дни; впоследствии он как противник Милошевича переживет два покушения на свою жизнь. – А. К.). Он передал нам официальную позицию правительства, которая сводилась к тому, что югославы готовы на определенные уступки, но лишь после прекращения бомбардировок и начала переговоров».

Важным – и, главное, состоявшимся – контактом стал доброжелательный разговор с патриархом Сербским Павлом. Его колоссальный авторитет как миротворца мог повлиять хотя бы в какой-то мере на реализацию идеи «пасхального перемирия». Во всяком случае, 84-летний патриарх ее поддержал. Очень помогало знание Гайдаром сербскохорватского языка.

Кстати, патриарх Павел был известен и своим нестяжательством. Однажды он несколько удивленно заметил: «Если архиереи, зная заповедь Спасителя о нестяжательстве, имеют такие машины, то какие же машины у них были бы, если бы этой заповеди не было?»

По воспоминаниям Немцова, с жителями Белграда «Гайдар говорил на их языке, а они просили: „Егор, оставайся с нами, тогда нас не будут бомбить!“ На что Егор сказал: „Если бы к нам хотя бы на 50 % так хорошо относились в нашей стране, мы бы уже давным-давно были преуспевающей державой“».

В Риме члены делегации встретились с министром иностранных дел Италии Ламберто Дини, а потом Иоанн Павел побеседовал с тремя молодыми российскими политиками. Ватикан сделал миротворческое заявление: папа, разумеется, одобрил идею совместного обращения католиков и православных с призывом к Слободану Милошевичу и генсеку НАТО Хавьеру Солане остановить бомбежки и насилие, объявив пасхальное перемирие. Анатолию Чубайсу удалось убедить Алексия II сделать официальное заявление РПЦ одновременно с папой с призывом к перемирию. Что, впрочем, не имело никаких практических последствий: две стороны не собирались ни в чем уступать друг другу, и бомбардировки завершились только в июне.

По возвращении в Россию Гайдар объяснял свою позицию в эфире «Радио Свобода» 4 апреля 1999-го: «Давайте посмотрим – а к чему привели бомбардировки на сегодняшний день в решении проблемы Косово. Первое. Количество беженцев сократилось? Нет, увеличилось. Число жертв среди мирных жителей сократилось? Нет, увеличилось. Режим Милошевича ослаб? Нет, поверьте мне, я был в Белграде только что. Он существенно укрепился. Сербская оппозиция реально раздавлена. Антиамериканские настроения в мире и в том числе в России, нарастают. Вот реальные результаты. Они не имеют отношения к тому, плох Милошевич или хорош».

Бомбардировки, настаивал Гайдар, – «важнейший фактор внутренней политики», и он работает на «нагнетание в России антиамериканских настроений, это просто факт. То, что он работает на усиление позиций радикальных националистов, тоже факт. То, что он объективно толкает Россию к изоляционизму, ксенофобии, новой холодной войне, ко всему, что больше всего опасно не только для самой России, но и для мира тоже, – то ведь тоже факт… Происходит серьезнейший удар по самому президенту Ельцину, в этом нет никаких сомнений. Это – усиление политическое его противников. Я думаю, что это он прекрасно понимает, что каждая натовская бомба – это бомба по его политическим позициям».