Пути и перепутья - [70]

Николай выдвинул плечо оттеснить Олега и вдруг отступил, швырнул пачку в угол:

— Бери, ханжа! Так, что ли, по-научному обзывают? Идейный! Праведник! Ты что на меня вылупился? На комсомолят своих взгляни. Цыплята — не комсомолята. Ха-ха!

После уроков комсомольцы заперлись в классе.

— Переругались в пух и прах из-за Зажигина, — выдал мне их тайну Олег. — Хаперский свое: «Я говорил, что гнать его надо из школы! Темная личность!» Я: «Дело не в нем одном. Он бы не пикнул, будь мы сплоченнее». А Володька как молитву твердит: «Не спорьте — свои же… Надо души искусством спасать от дикости, о культуре заботиться». Фанатик… — И, подумав, добавил: — Зажигин прелюбопытный тип: не пустышка, не безликая амеба. По нему сразу видно, где фальшь, где правда… Лакмус!

А Зажигин наутро как ни в чем не бывало снова догнал нас с Олегом:

— Привет, ваше степенство!

— Привет, привет!

— Изволите гневаться за вчерашнее?

— Много чести будет.

— Как же так? Компрометирую и прочее…

— Человек только сам себя скомпрометировать может.

— Как я, например?

— Как ты.

— Понятно… А вот растолкуй мне, дураку, почему ты один взбеленился, а все как воды в рот набрали? Ты что, самый честный? Или хочешь, чтоб тебя заприметили?

— Кто заприметил?

— Кто? Ну, начальство. Чтоб по головке гладили. Девчонки… Они ведь сохнут по героям.

— У тебя мозги набекрень, — вспыхнув до жаркой испарины, буркнул Олег. — Все кверху ногами видишь. И в кривом зеркале.

— Мерси за комплимент. Но не удирай, еще вопросик. Всю ночь не спал… А что, если мне пролезть в комсомол?

— Пролезть?!

— Ну, как там по-вашему? Вступить?.. Отошьете?

— Отошьем!

— Почему? Отец был приказчиком?

— При чем тут отец?

— А что? Учусь хреновато? Исправлюсь.

— Это не все.

— Дисциплина хромает? Подтянусь.

— И этого мало.

— Виноват! Чего еще нужно? Не кумекаю…

— А вот скажи, зачем ты живешь?

— Ха! Зачем? Известное дело, живем — хлеб жуем.

— День, ночь — сутки прочь… — усмехнулся Олег. — А потом?

— Когда потом? После смерти? Я — в рай!

— После школы.

— Если ты о работе, то мне, как бате: не пыльно чтоб, но денежно.

— Э! — Олег махнул рукой и наддал шагу. — На колу мочало… Интересуешься — читай устав.

Зажигин устав, оказалось, прочитал. В доказательство наизусть перечислил обязанности комсомольца. Сказал:

— Что ж! Возраженьев нема! Красиво. Только где б узреть живой образец? В книжках? Не греет… В школе? Нетути. Если только ты…

— При чем здесь я? — Олег смутился.

— Фи! — Зажигин презрительно сморщился. — А таким, как все, я и быть не желаю. Тоска!

Олег ускорил шаг, задумался, потом, найдя возражение, подождал Николая и выпалил прямо в лицо — убежденно, страстно:

— Нет таких, чтоб под устав, говоришь? Допустим! Так ты стань первым! Понял? И больше меня не дразни, не испытывай и не копти! Я не в шутку с тобой — всерьез. — И Олег рванулся от нас.

Зажигин достал папироску, изумленно протянул:

— Ну, сумасшедший! Вот набьет синяков! А я ведь, Васька сын не Буслаев, тоже всерьез. Давай и мы в комсомол подадимся. Не все же там такие штыки, как Олег? И мы, грешники, авось где-нибудь в середке проболтаемся.

— Вступай! — ответил я и поотстал.

Мы так и шли до школы — гуськом: впереди Олег, за ним Зажигин, позади я. Мне подумалось: «Символично… Ну и пусть! Олег летит, не видя ни птиц, ни чудного бабьего лета. Я тебе союзник, Олег, когда ты просто человек: играешь в шахматы, волейбол, мастеришь или трешь мне в бане спину. Я готов перепилить с тобой горы дров, перечистить ведра картошки. Ни тебе и никому я плохого не сделаю. А прыгать выше себя не могу. Да нужно ли это? И главное — едва ли человеку доступно».

Но утешался подобными мыслями я недолго. Зажигин всерьез надумал вступать в комсомол. И чем-то задевал меня их странный поединок с Олегом.

— Я к тебе математикой приду подзаняться, — объявил ему Николай дня два спустя. — Другие предметы сам подтяну: брехать умею.

Олег, подавляя радость, поднял камень, запустил его в столб.

— Бузотерить будешь? — спросил небрежно.

— Не… Не буду…

— Что ж! Приходи.

Я тоже пришел. Мы кое-как втиснулись в Олегов закуток, и Зажигин без лишних слов раскрыл учебник с уже отмеченными им разделами. Олег терпеливо вдалбливал ему непонятное. Растроганный усердием Николая, он готов был, кажется, и целовать его в лохматую, низко склоненную над книгой башку. Но оба они слегка стеснялись друг друга.

Николай перестал паясничать, от урока к уроку все больше удивлял учителей основательно подготовленными ответами. Его еще не рисковали хвалить. Дед не выдержал первым и сломал ради Зажигина свой обычный маршрут.

— А вы, молодой человек, толково вчера отвечали. И даже по-своему. Это похвально. Выходит, можете?

— Так точно, могу, Георгий Михайлович! — гаркнул Зажигин, как солдат перед начальством.

— А вот это уже нонсенс! — Дед обиженно поморщился. — Все-то вам вверх тормашками надо перевернуть… — И отошел от Зажигина задумчивым.

А Олег вскоре известил меня:

— Зажигин моей рекомендации просит. Я дам.

Принимали Николая на открытом собрании — я остался. Вступающие бойко отвечали на вопросы, выкладывали немудреные свои биографии: «родился, учусь, с заграницей не переписываюсь». И все шло без осложнений, даже скучновато. Но все изменилось, стоило Хаперскому, безотказному и чуть ли не штатному на всех собраниях председателю, вызвать к столу Зажигина.