Пути и перепутья - [61]

— Похвально, — буркнул в бороду Дед, а потом вдруг зажмурился, потер переносицу и, отняв от лица руку, нацеленным курсом покатился к Олегу.

— Я тоже решил… — Олег поспешно передвинул тетрадь на край стола.

И тут от внезапного толчка я чуть не слетел со скамьи: Дед — чего, наверно, не припомнят и тысячи его учеников — молча, заставив Олега отпрянуть, присел за наш стол, провел по нему ладонью, боясь запачкаться, и, сложив перед собой руки, обнажил белоснежные манжеты с затейливыми запонками.

— Эту задачу решают и по-другому, более экономным способом, — чуть слышно сказал Дед, мельком заглянув в тетрадь. — Подумайте дома, поищите. Полезно…

— Хорошо.

Меня обожгло бедро Олега. Он потянулся за тетрадью, но рука его, схваченная за рубашку цепкими пальцами Деда, как перебитая, повисла над столом, — под ногтями ее ядовито чернела грязь.

— М-да-с!

Я проворно спрятал свои руки под стол и ждал неминуемой взбучки Олегу, и класс, еще не понимая, в чем дело, насторожился. Но Дед снова положил свою руку за наши спины и раскинулся свободно, как на садовой скамеечке.

— М-да-с!

Он будто сжевал минутное огорчение и неожиданно спросил:

— Вы жалеете, что Тимофей Петрович так быстро покинул школу?

Олег удивленно взглянул на меня, но Деду ответил твердо:

— Он не покинул. Его выдвинули… Выбрали… Секретарем горкома комсомола. Это очень…

— Понимаю, — быстро перебил его Дед. — Да-с… Это действительно очень важно, чтобы молодежью руководили образованные люди… Но все-таки искренне жаль, что Тимофея Петровича не стало рядом. Молодой, тактичный, трудолюбивый — знаете ли, это всегда приятно. Он сделался бы отменным учителем… Это надо признать. Да-с! Его методику даже Москва изучает. И нас, стариков, хорошо встряхнул. Не так ли?

Олег то ли кивнул, то ли, склонив голову, просто спрятал лицо, но и чутко выгнутая спина его, казалось, ловит и взвешивает каждое слово Деда.

— Мы только что беседовали по сему поводу с Кларой Петровной, — не торопясь говорил Дед. — Да-с… Так вот и она в восторге от молодого коллеги, считает, что в школе им совершен подвиг. Да-с! Это вашему Синицыну делает честь: Клара Петровна — взыскательный педагог. Но честь за такие слова и ей… Не так ли?

— М-м… — Олег только поерзал.

Дед разговаривал с ним так, будто в классе они сидели вдвоем; все затаились в немом ожидании, чем эта странная сцена кончится. Только Хаперский не выдержал. Он громко кашлянул и начал крутить во все стороны чубатой головой, словно старался удлинить и без того высокую шею. Потом как-то несдержанно, даже запальчиво спросил:

— Георгий Михайлович! Чем заниматься дальше?

— М-да-с!

Лицо Деда сразу стало строгим: на его уроках никто не позволял себе подобных выкриков. Но он промолчал, на Аркадия не оглянулся. Казалось, и сам понял, что пора возвращаться к столу, даже очки надел. И вдруг, когда все уселись как положено, он, слегка повысив голос, сказал Олегу:

— Вы знаете? А мой сын вчера получил партбилет! Да-с! Стал коммунистом. И — вы, наверно, читали в газете? — проект тепловоза, а его разработала группа сына, утвержден в высших инстанциях… Да-с! — Дед произнес все это радостной скороговоркой, но потом глуховатый голос его снова поплыл размеренно-медленно. — Конечно, до серийного производства тепловоза не скоро дело дойдет… Знаете ли? Всегда находятся ретрограды… Да-с… Это всегда… Но сын коммунист… Я никак не привыкну к этому… Еще покойный ваш батюшка за него поручался… Он был… как это?.. Да-с! Парторгом всей главной конторы… Вы знали об этом?

— Нет… — Олег сразу повернулся к Деду, рассчитывая, наверно, и еще что-нибудь услышать об отце, но математик отвел взгляд в сторону и встал.

— М-да-с!.. Все сводится к одному знаменателю. — пробормотал он, откатываясь к своему столу. И добавил уже громко и внятно: — Да-с! Это аксиома…. К одному знаменателю… Неизбежно!..

Дед оперся руками о стол, поверх очков пытливо и строго оглядел класс, как будто готовясь спросить: «А какой это знаменатель?» И вдруг он по крахмальный воротничок сорочки залился гневной краской:

— Вы что же с чужой тетрадочки списываете, молодой человек? — вскричал он и засеменил к Зажигину. — Закон вам не писан? Митрофанушке изволите подражать? И что у вас за тетрадочка? Корова ее жевала? Экий вы ненадежный паренек! Паршивец вы эдакий! Да-с!

Зажигин, как всегда, вернул Деда к делу. Старый математик артистически преподал нам новую тему, но к концу урока приберег и еще один сюрприз.

— Прошу задержаться! — объявил он, тщательно оттирая мел с пальцев. — Да-с!.. Представляю вам нового классного руководителя. Я хотел довести вас до выпуска — но, воленс-ноленс, — врачи ограничивают. Буду только давать уроки и вести математический кружок… Но главное: вам нужен совсем другой тон. Да-да, другой! Я не смогу уже его взять, хотя и хотел бы. Но я передам вас прекрасному человеку.

Высказав это, Дед совсем повеселел, а вскоре привел в наш класс Елизавету Александровну Елагину, казавшуюся юной рядом с ним и нарядную, как именинница.

— Прошу любить и жаловать. Ваш новый литератор вместо Тимофея Петровича и классная руководительница — вместо меня. Гордость гимназии, которую когда-то и я опекал, — Елизавета Александровна… Да-с!